это с вами?
— Да я и сам пока не знаю. — Руфус обернулся к Порции, все еще сидевшей на коне. — Однако надеюсь выяснить это в ближайшее время. — И прежде чем девушка успела сообразить, что происходит, он подхватил ее за талию и снял с седла. — Вы ведь не будете скрывать свое имя, милая?
Он все еще держал ее на весу, и в громком голосе явно слышались насмешливые нотки. От негодования у Порции волосы встали дыбом, и она смерила негодяя убийственным взглядом. Руфус лишь хмыкнул в ответ и поднял ее еще выше. Оттого, что его огромные лапы запросто сомкнулись у нее на поясе, девушка ощутила себя особенно беззащитной и хрупкой, словно фарфоровая кукла.
— Опустите же меня! — выпалила она.
К ее превеликому облегчению, Декатур моментально подчинился и промолвил поверх ее плеча:
— Анни, мы оба умираем с голоду. Фредди, малыш, будь добр, выводи лошадей и как следует их накорми!
— Будет сделано, милорд. — Темные глаза мальчишки вспыхнули от радости, когда Руфус небрежно потрепал его вихры.
— А где же остальные ваши парни, милорд? — поинтересовалась Анни, проворно семеня обратно в дом.
— Да заплутали где-то, — снова добродушно рассмеялся Руфус, скинул плащ и повесил его на торчавший за дверью гвоздь.
Затем он взял плащ у Порции, однако не спешил вешать его на крюк, меряя взглядом пленницу с ног до головы и не скрывая своего разочарования. Почему-то на этот раз Порция почувствовала себя крайне неловко, как будто осталась совершенно голой.
— Хм-м-м. Теперь понятно, при чем здесь чучело, — пробормотал Руфус. — Действительно, одни кожа да кости. С каких это пор Грэнвилл морит голодом своих подопечных? — Наконец он повесил ее плащ и махнул рукой в сторону очага: — Садитесь поближе к огню, вы же совсем закоченели.
— Господи, да она ж совсем белая, как призрак! — разохалась Анни и от избытка чувств едва не запихала гостью прямо в огонь вместе со стулом. — Оно конечно, коли волосы красные, как морковка, где уж остаться краске для всего остального! — Тем временем Анни достала с полки над очагом кожаную баклагу. — Вот, утеночек, капелька ревеневой водки мигом тебя согреет!
Порция машинально приняла протянутую ей глиняную кружку. Она не очень-то обижалась на разглагольствования простодушной Анни — подобные замечания по поводу внешности сопровождали ее всю жизнь, и она слишком трезво смотрела на вещи, чтобы тешить себя иллюзиями. Однако по непонятной причине откровенное разочарование Руфуса Декатура выглядело совершенно иначе и ранило самолюбие, хотя он всего лишь повторил ее собственные слова.
— У меня есть картофельная похлебка и заливное из свиной щеки, — суетилась Анни. — Сейчас только разогрею похлебку и подам на стол. Вы бы порезали покуда хлеб, милорд.
Руфус как ни в чем не бывало взял со стола нож и ячменный хлеб, прижал его к груди и принялся кромсать ломтями со сноровкой человека, вполне привычного к простым домашним хлопотам.
Это зрелище невольно заколдовало Порцию. Слишком по-домашнему выглядел сейчас этот рыжий верзила с загрубевшими от меча руками. Между прочим, эти большие руки оказались на редкость красивыми. Прямые длинные пальцы с ровными суставами, ногти правильной формы и с глубокими лунками. Из-под подвернутых манжет простой сорочки выглядывали сухие изящные запястья — несмотря на покрывавшую их буйную рыжую поросль.
— Итак, — напомнил Руфус, управившись с хлебом, — я хочу получить ответ на свой вопрос, прежде чем мы приступим к еде. Кто вы такая?
Слава Богу, он помог ей отвлечься!
— Порция Уорт, — отвечала пленница, не считая нужным держать свое имя в тайне.
— Ага! — Руфус довольно кивнул и снова взял со стола свою кружку. — Значит, ваш отец — Джек Уорт. — Во взгляде Декатура промелькнула искра сочувствия. — Можете не отвечать на следующий вопрос, если не захотите. Вы рождены вне брака?
— Джек был не из тех мужчин, кто женится, — пожала плечами Порция.
— Верно, не из тех.
— Так вы его знали? — Порция сама не понимала, почему это ее интересует.
— Скорее я знал про него. Я знал, что он нарочно взял имя своей матери, — Руфус хохотнул, — из какого-то извращенного чувства ответственности перед именем Грэнвиллов, которое мог бы запятнать своей недостойной репутацией! Как будто это имя и без того не запятнано позором… Давайте-ка присядем к столу, — добавил он с приглашающим жестом, когда заметил, что Анни расставила деревянные плошки с горячей похлебкой.
Порции никогда еще не приходилось отстаивать перед кем-то фамильную честь — прежде всего потому, что для этого не было причин. Джек, даже когда был пьяным в стельку, продолжал отзываться о Като, своем сводном брате, с некоторым уважением, если не сказать почтительностью. И хотя Порция была незаконнорожденной, она могла считаться наполовину Грэнвилл, и к тому же привыкла смотреть на разбойничьи похождения Декатура сквозь призму кровной вражды между их кланами. Кровь Грэнвиллов моментально вскипела в жилах, заставляя позабыть об осторожности.
— Раз уж зашла речь о недостойной репутации, я бы советовала вам прежде взглянуть на себя, — язвительно промолвила она. — Убийства, грабежи, насилие…
— Эй, эй, барышня, у меня за столом не принято так ругаться! — Анни, до сих пор колдовавшая над своими кастрюлями, так и подскочила на месте, пылая праведным гневом. — Лорд Руфус оказал честь моему дому, и коли вам угодно…
Вмешательство Руфуса показалось Порции особенно удивительным после всего, что они успели наговорить друг другу. Он прервал хозяйку повелительным взмахом руки:
— Тихо, Анни, девушка всего лишь пытается защищать своих. Я и не думал, что она поведет себя иначе.
— Это что же, прикажете считать за комплимент? — фыркнула Порция. — Да провалиться мне к черту, если меня волнует, что вы обо мне думаете, лорд Ротбери!
— Ну, так глубоко проваливаться вам вовсе ни к чему, — парировал Руфус. — Кровь Грэнвиллов определенно не доведет вас до добра, однако я не стану обращать против вас преданность своему роду — какой бы неуместной она ни была в данной ситуации. — Декатур взял со стола ложку и продолжил: — Все, что от вас требуется, — не швыряться налево и направо тяжкими обвинениями. А теперь извольте присесть. Вы потратите дыхание с большей пользой, если подуете на горячий суп. — И он сосредоточился на своей тарелке, давая тем самым понять, что вопрос исчерпан.
Вряд ли пленница чего-то добьется, объявив голодовку. Она пинком пододвинула к столу стул и уселась. Никто не произнес ни слова, пока ее тарелка не опустела наполовину, а Руфус не покончил со своей. Наконец он спросил:
— Так зачем же вы направлялись в замок к Като?
— Джек умер.
— Сочувствую, — промолвил Декатур, от которого не укрылась мгновенная тень, опечалившая ее взгляд.
— Больше у меня никого нет. — Нарочито равнодушный тон вряд ли мог скрыть глубину ее горя. В глухие ночные часы девушка по-прежнему оплакивала смерть отца.
— И вы, стало быть, положились на милость Грэнвилла?
От мимолетного сочувствия не осталось и следа, Руфус снова говорил в язвительной и надменной манере, и это мигом вернуло Порцию к реальности. Ее все равно похитили, и один дьявол ведает, что учинили в эту самую минуту головорезы Декатура над солдатами Грэнвилла. Пленница решительно отложила ложку.
— Доешьте до конца, — настаивал Руфус, — Анни ужасно обидится, если тарелка не будет пустой.
В ответ она отодвинула тарелку еще дальше. Руфус лишь недоуменно выгнул бровь и равнодушно спросил:
— Откуда вы едете?
— Из Эдинбурга, — сердито буркнула она.
