Гусев не отставал от него ни на шаг.
— Послушай, как тебя — Сыроглазкин? Я вчера забыл твою фамилию и мучился всю ночь. Сырокошкин? Сыромышкин? Сыросороконожкин?
Иногда Сережка так злился на приставалу, что был готов его ударить. Но начинать первому не хотелось, а верзила ни с кем не дрался. Оставалось перенять метод у противника. И Сережка на уроках осторожно водил мелом по спине Макара — ведь она торчала прямо перед ним. Класс посмеивался, созерцая слово «Гусь», а Макар подозрительно оглядывался. На переменке он гонялся за Сережкой, но поймать более верткого обидчика не мог и издали грозил кулаком-дынькой.
Эти маленькие обиды мгновенно забывались, прекращались короткие потасовки в углах, когда появлялись Виктор Попов и Спартак Неделин из девятого 'А'. При всем желании нельзя было отыскать в школе такого человека, который бы не знал выдающихся математиков. О них ходили легенды. Мальчишки табуном следовали за знаменитой парой и передавали друг другу новости:
— Ребята, Неделин свалил замечательное неравенство! Все бились — и ничего, а он взял и свалил. А Спартак зато доказал труднейшую теорему!
Знаменитости между тем не обращали на пышную свиту ни малейшего внимания. Они неторопливо прогуливались по залу и загадывали друг другу музыкальные задачки: тихонько насвистывали или напевали мелодии и угадывали композитора. Потом звенел звонок, двери девятого 'А' закрывались, и школа ждала новостей.
Новости бывали самые разные:
— Слышали? Неделин весь урок с учителем спорил. Тот доказывает свое, а этот — свое. Так до самого звонка и говорили.
— Хорошо ему, он все знает. А тут не успеешь спокойно посидеть на месте, как уже тянут к доске.
— Видели, Спартак надел красную майку? Под рубашкой просвечивает. Опять забьет голы биологам!
— Ну и что? Там учатся одни девчонки. А ребят — раз-два и обчелся. И все хилые. Не мудрено их обыграть… Вот Попов скрипку новую купил! Такие концерты закатывает, что все соседи не спят.
— Да я сам живу под Спартаком. На два этажа ниже. Знаешь, как он гремит на рояле! Что твоя скрипка! Рояль на все десять этажей слышно.
— Что ты очки нацепил? Не на Витьку ли Попова хочешь быть похож? Ваш Витька слабак, футбол не гоняет. Смотри, зачахнешь с этими очками. Лучше грамм здоровья, чем тонна знаний.
— Сам ты слабак! Я делаю зарядку каждый день. И прыгнул дальше тебя!
Как видите, поклонники математики из всех классов разделились на два лагеря. Одни подражали задумчивому, серьезному Попову, иронически смотрящему на шумные развлечения. Обожатели живого, мускулистого Спартака восхваляли спорт и пытались сочинять стихи, кто знает — лучше или хуже тех, которые Неделин печатал в каждом номере стенгазеты. Единственное, на чем сходились два лагеря, что математика — основа всей жизни.
Сыроежкин, конечно, был сторонником веселого Спартака, хотя тот и не оказывал ему никаких знаков внимания. А Попова семиклассник сторонился после одного происшествия. Сережка бежал по коридору, как вдруг резко распахнулась дверь и треснула его по голове. Случайный виновник этого удара — Виктор Попов — был, видимо, занят своими мыслями. Он и не взглянул на пострадавшего, лишь бросил на ходу:
— Эй, малыш, осторожнее!
Тут Сережка взбесился. Не потому, что получил здоровенную шишку на лбу. Его взбесило само обращение.
— Какой большой нашелся!.. — процедил он сквозь зубы. — Как дам сейчас по очкам, чтоб смотрел, куда идешь!
Попов остановился, с удивлением оглядел незнакомую фигуру и неожиданно спросил:
— Эй ты, забияка, скажи мне лучше, что такое «Альджебр и аль-мукабала»?
Сергей ничего не ответил. Он пошире расставил ноги и сунул руки в карманы брюк.
— Пора бы знать, что это — математическое сочинение девятого века, которое дало название алгебре. — Попов глядел на забияку с явной иронией. — И между прочим, молодой человек, профессора, которые навещают нашу школу, называют меня коллегой. Слышал? Коллегой.
На этом, собственно, столкновение кончилось.
Витька Попов давным-давно все забыл. А Сыроежкин помнил. И быть может, именно после того случая он придумал такую историю.
Вот он через два года — никому не известный девятиклассник — приходит в университет на математическую олимпиаду. Берет лист бумаги, читает условия задач. Десять минут — и он подает комиссии исписанный листок. В зале скрипят вовсю перья, но он удаляется, даже не оглянувшись. Комиссия читает его работу и дивится: «Кто такой этот Сыроежкин? Никогда не посещал математических кружков, не присутствовал на заседаниях секции и так легко, играючи нашел свои остроумные решения. Даже странно, что для него не существует неразрешенных задач…»
А на другой день повесят плакат:
«Первое место занял ученик девятого класса Сергей Сыроежкин. Почет и слава!..»
Витька Попов узнает об этом и протягивает руку примирения: «Извини, коллега. Такие задачи не мог решить даже я…»
А что? Разве не может так быть? Сережка читал в одной книге, что знаменитая теорема Стокса появилась на свет, когда Стоке был студентом и отвечал на экзамене самому Максвеллу. С тех пор теорема носит его имя. И теорема Релея доказана тоже на экзамене. Так почему же не может быть открыта когда- нибудь теорема Сыроежкина?..
Но чаще всего, когда Сергей задумывается, кем ему быть, мысли его скачут в полном беспорядке, и он удивляется своему непостоянству.
«Почему ни с того ни с сего я начинаю думать про Антарктиду, про марки Мадагаскара и забываю, что надо идти в школу? — философствует в такие минуты Сыроежкин. — Я могу думать или не думать, учиться или лениться, делать что-нибудь или совсем ничего не делать. Почему, если я захочу, все выходит быстро и хорошо — и уроки, и уборка дома, и кросс. Захочу — и не буду ни математиком, ни инженером, а буду шофером, или геологом, или, как отец и мать, конструктором. На уроках географии меня так и тянет уехать на Север, работать там на заводе и отдыхать в стеклянном санатории. А на истории — раскапывать скифские курганы, искать стрелы, щиты, копья и разгадывать древние пергаменты. И конечно, всегда хочется быть космонавтом!.. Почему я такой, что сам себя не могу понять?»
И Сережка спрашивает отца:
— Пап, а как ты узнал, что хочешь быть конструктором?
Он спрашивает это, наверно, в сотый раз, хотя заранее знает все: как отец окончил школу, потом работал шофером на сибирской стройке — водил здоровенные самосвалы, потом поступил в автостроительный и там встретил маму. И пока Павел Антонович — наверно, в сотый раз — с удовольствием вспоминает молодость, Сережка думает о своем:
«Почему-то раньше все было просто. Люди знали, кем они хотят быть, на кого надо учиться. А тут стоишь, как Илья Муромец перед камнем, и не знаешь: налево пойдешь, направо пойдешь или прямо пойдешь? Даже тоска берет…»
И он опять вспомнил ту самую собаку, которая бежала за ним в темноте. Так долго бежала, и на тебе — только он хотел подобрать ее, принести домой, как она удрала. Чего она, глупая, испугалась?
— О чем ты думаешь? — спрашивает отец, прервав свой рассказ.
— Пап, а собака — умное существо? Она понимает, что ей говоришь?
— По-моему, понимает. Когда слушается, то понимает.
— А как понять человеку, что она чувствует?
— Наверно, надо научить ее говорить, — шутит отец.
— Пап, ты больше не рассказывай. Я все уже вспомнил, что было дальше… Пап, я твердо решил: я буду ветеринаром.
— Ну, как знаешь! — Павел Антонович пожимает плечами и уходит из комнаты.
