Илья держал фаянсовую кружку.
— Выпейте горячей воды, господин воспитатель. Тогда скорее пройдет.
«Боже мой, а они-то как выдерживают такое?» Корнелий закусил край кружки. Потом, обжигаясь, глотнул. Выпил все, отдышался. Ребята по-прежнему молчали. Только маленькая Тышка задела у Корнелия кожу на локтевом сгибе, рядом с пунцовым овальным бугорком, и серьезно сказала:
— Теперь это долго будет…
Тупо болела голова. Корнелий сцепил зубы, взял с пола шприц. Скрутив стон, поднялся, вынул из аптечки все лимонные ампулы.
— Антон…
— Да, господин воспитатель…
— Здесь есть где-нибудь мусоропровод?
— Да, господин воспитатель…
— Выбрось это к… чертовой матери… Ты слышал?
Антон сгреб шприц и ампулы, кинулся к двери.
— Сволочи… — выдохнул в пространство Корнелий.
Ребята поняли: это не им. Ножик сказал без обычного «господин воспитатель»:
— Вы наберите воздуха и считайте до ста. Тогда легче станет.
— Хорошо, — сказал Корнелий.
Они завтракали в небольшой и чистой кухне-столовой с окном автоматической раздачи. Две старшие, лет по двенадцати, девочки — кругленькая ловкая Лючка и молчаливая, похожая на Антона Дина — привычно и быстро ставили перед ребятами тарелки и стаканы, уносили пустую посуду к люку автоматической мойки. Ребята почти не разговаривали. Если скажут слово, то вполголоса. В динамике тренькала веселенькая мелодия.
Корнелий сидел в конце стола.
— Вам двойную порцию, господин воспитатель? — Это Лючка неслышно подскочила сбоку.
— Меня зовут Корнелий. Хватит одной порции.
— Хорошо, господин Корнелий.
Он почти с удовольствием съел кашу с прожилками консервированной говядины, хотя это блюдо весьма напоминало завтрак в милицейской казарме. Проглотил жидкий сладковатый кофе. Голова уже не болела, но была пустая и гулкая, мысли в ней проскакивали, как отдельные горошины.
«Почему они не удивились, когда я сделал себе инъекцию? Или удивились, но смолчали?..»
«Робкие… Или себе на уме?»
«Почему я почти не вспоминаю дом и Клавдию?..»
«А что будет дальше?»
Ребятишки встали и дружно, отчетливо сказали в пространство:
— Бла-го-да-рим страну за хлеб наш!
Затем Антон посмотрел на Корнелия:
— Господин воспитатель, вы будете проверять, как мы собрались в школу?
В спальне и на дворе они ходили кто в чем и выглядели довольно замызганно. А к школе оделись вполне аккуратно и одинаково: мальчишки — в черные штанишки, голубые рубашки и синие жилетики с блестящими застежками-крючками; девочки — в клетчатые платьица с белыми откидными воротниками. И все это оказалось чистое, глаженое и по размеру. Лишь Антон выглядел в детском костюмчике слишком длинным и угловатым.
Они выстроились в коридоре рядом со спальней. Все хотя и смирные, но с повеселевшими лицами. Лишь Гурик по-прежнему стоял понурый и с розовыми ушами.
Антон обошел каждого — и мальчиков, и девочек. Одному одернул жилетик, другому поправил воротник. Головастому тонкошеему коротышке полушепотом сказал: «Подтяни штаны, Чижик». Тот старательно и торопливо подтянул. И на худенькой ноге малыша, над колючей коленкой, Корнелий увидел темно-розовый овальный бугорок. Уже старый, потускневший.
«Сволочи», — опять сказал он. Только одними губами.
…Школа была на первом этаже. Просторная комната с пластиковыми кабинками для каждого ученика. В кабинках — обычные ОМИПы — обучающие машины индивидуального пользования. Не очень новые и не очень старые модели. Длинный, с кадыком и плохо сбритой щетиной учитель обошел всех, включил каждому программу и позвал Корнелия в преподавательскую комнатушку.
— Выпить хочешь?
Корнелий помотал головой:
— Все-таки на работе…
Учитель не настаивал. Спросил сочувственно:
— Недавно поступил?
— Подзаработать надо… — неохотно сказал Корнелий. — Куча оттяжек по платежам, нанялся на время отпуска… Я здесь пока ни черта не понимаю, работа новая…
— Разберешься. Дело унылое, зато деньги…
«Видать, платят и правда прилично», — с усмешкой подумал Корнелий, вспомнив Альбина.
А учитель тем временем рассказывал — многословно и с монотонной доверительностью, — что попал сюда волей случая. Преподавал биологию в Рельском колледже и, будучи в дурном расположении духа, вляпал по физиономии одному пятикласснику. Родители оказались «принципиальные», подняли вой. Штрафная Машина отсчитала неудачливому наставнику полутысячный шанс («холера с ним, пронесло, конечно»), а из колледжа пришлось убраться.
— Думаешь, жалею? Да провались они! Пускай обзывают уланом, зато сам себе хозяин. Слышь, ты как хочешь, а я все-таки глотну.
Чем-то он похож был на инспектора Мука. Интонациями, что ли? Может, здешняя система на всех кладет отпечаток?
Когда наставник юношества, дернув кадыком, «глотнул», Корнелий спросил:
— Ну, а как пацанята эти? Правда говорят, что недоразвитые?
— А откуда мне знать? Машина учит, машина проверяет… Если на оценки глядеть, то вроде все нормально, как в колледже… Тем более, что учатся без каникул, сам видишь…
— А почему?
— Ну посуди, что им еще делать-то? Взаперти живут. Знай учись… Хотя, конечно, без толку это. Академические мужи говорят, что машинная педагогика, без живого учителя, ни фига не стоит… Глотнуть еще, что ли?
— Постой… Скажи, а тебе их не бывает жалко? Ты же все-таки как раз и есть учитель. Живой вроде…
— А какой прок от моей жалости? Они все равно безнадежные.
— Как это?
— Ну, как с неизлечимой болезнью… Ты правда будто с Луны… Хотя я такой же был сперва… Что у них впереди-то? На работу их почти не берут, значит, рано или поздно все равно уголовная статья. А девчонки куда? Замуж кто возьмет безындексную? Одна дорога…
— И никакого выхода?
— А какой выход? Машинное законодательство просто не предусматривает бичей…
— Кого?
— Бичей! Бич — безындексный человек. Официальный термин уланских канцелярий. Не слыхал, что ли?
— Я слыхал проще: «безында»…
— Один черт. Обожди, я сейчас. Вот так. По правде говоря, их, по-моему, лучше сразу было бы… безболезненно. Да ты так на меня не гляди, я не зверь какой-нибудь. Только если уж мы себе машинную стабильность выбрали, то к чему изображать гнилой гуманизм, как в кино… Ты ведь на старинном клавесине компьютерные задачки решать не будешь…
