Полосатая зебра в клеточку

письму наплевательски – порвал его и отправил в урну. В результате через четыре дня его скинули с поста председателя.

За миллион евро Гоблин Руслан Борисович готов был не то что написать двадцать копий, за миллион евро он готов был плясать вприсядку, кукарекать и играть на пиле. Поэтому, когда двадцатый переписанный от руки экземпляр письма благополучно провалился в синий почтовый ящик местного отделения связи, Гоблин радостно потер руки и принялся терпеливо ждать.

Первый день ожидания прошел относительно спокойно. На обед Руслан Борисович ел гороховый суп с грудинкой, тушеные баклажаны с перцем и пил компот из абрикосов и груш.

Второй день ожидания принес налоговую квитанцию с требованием в кратчайший срок заплатить налог за частную трудовую деятельность, которой Руслан Борисович занимался.

– Ничего, два дня подождут, – сказал на это Руслан Борисович, без двух дней как миллионер.

Третий день ожидания прошел в беседе с художником Наливайко, который требовал восемь гривен за незаконченный портрет культуриста, заказанный Русланом Борисовичем еще летом прошлого года.

– Где работа? – возражал Гоблин. – Неси работу, заплачу гонорар.

– Ну Руслаша, – отвечал Наливайко. – Мы ж с тобою не билетеры в турецких банях, мы натуры творческие, ранимые. Без вдохновения какая работа?

– А фанера?!! – кричал Гоблин в сердцах. – Я тебе два листа фанеры для чего выдал? Каждый – метр сорок на метр восемьдесят. Знал бы, что ты столько будешь меня мурыжить с этим чертовым культуристом, заказал бы работу Репкину. Или Шикину. А лучше сделал бы фанерный аэроплан и улетел бы отсюда к чертям собачьим, чтоб не видеть твою наглую рожу.

Дело в том, что Руслан Борисович по профессии был пляжный фотограф. Знаете, которых встретишь на каждом пляже в любом месте черноморского побережья с раскрашенным фанерным щитом, в выгоревшей на солнце шляпе и с профессиональной фотокамерой на штативе, напоминающем марсианский треножник.

Предмет спора между фотографом и художником – в данном случае портрет культуриста – имел для Гоблина большое значение. Руслан Борисович был не просто ремесленником, тупо щелкающим рычажком фотокамеры. Мастер Гоблин ловил тенденцию в переменчивых желаниях публики сняться в том или ином образе. В этом и ближайшем сезонах, Гоблин был уверен на сто процентов, самый модный, а значит, и самый прибыльный – образ сильного, накачанного мужчины, умеющего постоять за себя. Все замученные жизнью мужья, все бескровные приезжие отдыхающие с атрофированными мышцами тела и сутулой плоскогрудой фигурой вытянутся в длинную очередь, только чтобы всунуть физиономию в вырезанную в фанере дыру и хвастаться затем после отпуска, какие они крутые, когда разденутся.

Короче, никаких восьми гривен Руслан Борисович Наливайко не дал. Наоборот, пообещал высчитать с того за фанеру, если в двухдневный срок художник не закончит картину.

Последний день ожидания наполовину прошел в трудах. До обеда Руслан Борисович работал на пляже, снимал желающих, но желающих было мало. Фанерный щит с нарисованным на нем запорожцем, тычущим острой сабелькой в какого-то летучего супостата, перестал пользоваться успехом. Случилось это вскоре после того, как украинская ракета во время учений сбила следовавший из Израиля самолет.

День медленно приближался к вечеру, и возбуждение Руслана Борисовича поднималось, как тесто для именинного пирога. Он прислушивался к каждому звуку, принюхивался к каждому запаху – но ни хруста, ни запаха миллиона евро пока что почему-то не наблюдалось.

Около девяти вечера он услышал автомобильный гудок.

«Вот оно!» – подумал Руслан Борисович и, как был, в костюме, шляпе и галстуке, выскочил за порог дома.

– Я Лёва безработный,

Питаюсь, как животный… -

доносился из кабины старого «москвича» бойкий бархатный баритон, конечно же, вездесущего Клейкеля, уже известного вам маэстро.

Руслан Борисович промокнул лоб. Прихлынувшая было волна восторга тут же отхлынула. Гоблин знал, что от подобного гостя не дождешься даже дырки от бублика. Он хотел уже открыть рот, чтобы вяло поинтересоваться у Клейкеля, какого дьявола тот пожаловал, как на лице хозяина «москвича» засияла ослепительная улыбка.

– Руся, есть дело на миллион, – негромко, но вполне доверительно сообщил Руслану Борисовичу маэстро. – Короче, садись, поехали. Подробности расскажу по дороге.

Глава 7. Телепалов плетет интригу

Сдвинув брови и медленно шевеля губами, Телепалов, хозяин кафе «Баланда», сидел за столиком на сутулом стуле и выкладывал из куриных косточек картину художника Айвазовского «Пушкин на берегу Черного моря». Это ему помогало думать. Барменша Долорес Ефимовна и вышибалы Витек и Вовик робко терлись у стойки бара и беззвучно поглощали пельмени. Когда их хозяин думал, нельзя было ни чавкать, ни чокаться, ни шумно продувать зубы.

Наконец Телепалов встал и направился к выходу из кафе.

– Думай не думай, а сто рублей не деньги, – сказал он неизвестно кому. На пороге обернулся и строго пригрозил барменше: – Сколько можно повторять, Долорес Ефимовна? В тухлую говядину надо добавлять марганцовку, а в тухлую курятину – хлорку. А вы все почему-то наоборот. Так всех посетителей распугаете из-за своей невнимательности.

Выйдя под горячее солнце, Телепалов спортивным шагом двинулся в направлении берега.

Какая же глубокая мысль считай уже полтора часа наполняла его серое вещество? А вот какая. То самое заинтересованное лицо, о котором маэстро Клейкель тер сегодня на террасе базар, готовое за нестандартную лошадь платить бешеные бабки в валюте, – кто оно, где живет, как до него добраться в обход ненужного передаточного звена, а именно проныры маэстро?

Но первым делом следовало предотвратить саму возможность для передаточного звена самостоятельно купить у мальчишки зебру. Сделать это можно было единственным способом: похитить зебру и спрятать ее в надежном месте, покуда он, Телепалов, не разыщет того богатого покупателя. А Герка? Ну а что Герка. Ему его африканский папа новую из Африки привезет.

Задворками санаториев и бывших пионерлагерей Телепалов вышел к старому пирсу, знавшему еще фелюги турецких контрабандистов и парусники генуэзских пиратов.

Мыкола и его босоногая команда, свесив над водою чубы, загорали с удочками на пирсе и глядели на заснувшие поплавки. Солнце, как маленькая медуза, плавало в ленивой воде.

– Аривидерчи, господа фулюганы! – поприветствовал ребят Телепалов. – Рыбку ловите? И не хило клюет?

– Не клюет, на все уже пробовали, даже на шнурки от ботинок, – поморщился щербатый Мыкола.

Петр о и П авло, его приятели, кисло и нерадостно сплюнули, соглашаясь со своим вожаком.

Телепалов присел на корточки и, вытащив пластмассовый портсигар, отщелкнул на портсигаре крышечку.

– Вот ты, Мыкола, когда вырастешь, кем ты будешь? – Рука его с портсигаром по кругу обошла всех троих.

– Я в милиционеры пойду, – ответил ему Мыкола, вынимая из портсигара мальборину и ввинчивая сигарету в зубы. – Хорошая работа, не пыльная. Идешь себе по улице с пистолетом и в тюрьму сажаешь кого захочешь.

– А ты, Павло?

– Я, когда вырасту, буду поваром в ресторане. – Павло тоже вытащил сигарету и запасливо, как хороший хозяин, заложил ее за ухо, на черный день. – У нас сосед, дядя Рафик, повар, так он каждый день прет домой по багажнику всяких ресторанных деликатесов.

– А я, наверно, пойду в поп-звезды, – отказываясь от табачного угощения, сказал Петро. – Песни буду петь под фанеру.

– Децилы вы, децилы, хлопцы! Нет у вас крылатой мечты. «Под фанеру», «деликатесы», «сажать в тюрьму»… Нет, пацаны! – Телепалов прикурил сам и дал прикурить Мыколе. Тот глотнул фабричного табачку, поперхнулся и выкашлял сигарету в воду. Толстая усатая рыба высунула голову из-под пирса и тут