в качестве заложника в столице, хан будет верен данным обещаниям.
Судья потребовал тишины, а затем дал знак старосте вывести к помосту госпожу Да и ее сына.
— Сударыня, — начал судья ласково, — вы уже ознакомились с подлинным завещанием наместника, обнаруженным в его потайном кабинете в центре лабиринта. Вы можете теперь вступить от имени вашего сына Да Шаня в обладание наследством. Я уверен, что вашим попечением он вырастет достойным своего великого отца и гордо будет носить имя прославленного рода Да!
Госпожа Да и ее сын несколько раз ударили лбами в пол, в знак благодарности.
Когда они встали, старший писец положил перед судьей новый документ.
— Это, — объявил судья, — окончательное заключение по делу об убийстве генерала Дина!
Пригладив бакенбарды, он медленно стал читать бумагу:
— «Верховный суд рассмотрел свидетельства, собранные по делу о смерти генерала Дин Ху-гуо. По мнению Верховного суда, то, что имя некоего лица выгравировано на орудии убийства, скрытом под видом кисти для письма, еще не означает ни того, что кисть была превращена в таковое орудие именно этим лицом, ни того, что подобное превращение было произведено с намерением убить именно генерала Дин Ху-гуо. Посему Верховный суд постановляет признать генерала скончавшимся в результате несчастного случая».
— Какая блистательная казуистика! — прошептал десятник Хун на ухо судье, свертывая бумагу.
Судья кивнул и тихо прошептал:
— Они не хотели, чтобы имя наместника упоминалось в связи с этим.
Затем он взял кисть с алой тушью и написал повеление смотрителю тюрьмы.
Два пристава доставили в зал госпожу Ли. За время пребывания в тюрьме ужас неминуемой смерти постепенно овладел женщиной. Она полностью утратила склонность к самовлюбленной хвастливости, которую продемонстрировала во время следствия. С лицом, застывшим от ужаса, она взирала на алую накидку на плечах у судьи Ди и на бесстрастного великана, стоявшего рядом с помостом с обнаженным мечом на плече. Рядом с великаном стояли еще несколько человек, держа в руках ножи, пилы и удавки. Госпожа Ли поняла, что это палач и его подручные, и чуть не упала в обморок. Два пристава помогли ей встать на колени перед помостом.
Судья Ди зачитал приговор:
— Преступница Ли, в девичестве Хуан, виновна в похищении девиц для совершения с ними разврата и в преднамеренном убийстве. Ее следует предать бичеванию, после чего обезглавить. Государство отказывается от имения приговоренной в пользу родственников жертвы, которые получают означенное имение в качестве виры. Голова преступницы будет выставлена на городских вратах на три дня в назидание прочим.
Госпожа Ли начала визжать. Один из приставов заклеил ей рот пластырем, а двое других завели руки за спину, связали их и засунули за веревку дощечку с обозначением полного имени, вины и назначенного наказания.
Когда госпожу Ли увели, зрители приготовились покинуть зал, но судья Ди ударил молоточком по скамье и призвал всех к порядку.
— Сейчас я зачитаю, — объявил он, — имена всех, кто временно служил в управе.
И он зачитал список всех тех бывших разбойников, включая старосту Фана, которые были взяты служить в управу приставами и стражниками на второй день после прибытия судьи в Ланьфан. Все названные встали перед помостом по стойке «смирно» лицом к судье.
Ди откинулся на спинку кресла, задумчиво огладил бороду, посмотрел на людей, которые служили ему верой и правдой в трудное время. Затем он молвил:
— Староста, ты и твои люди были призваны по крайней необходимости, но несли службу в управе безупречно. Теперь, когда обычный ход жизни в городе восстановлен, я освобождаю вас от ваших обязанностей, но те из вас, кто не захочет покинуть службу, останутся работать в управе.
— Все мы, — почтительно отвечал староста Фан, — глубоко признательны вашей чести, а я — более прочих. Я просил бы вашу честь оставить меня в моей должности, если бы не желание моей дочери покинуть город, в котором все напоминает ей об ужасном горе, постигшем нашу семью. Сюцай У Фэн предложил мне место главного домоправителя в имении одного из столичных друзей его отца. Я чувствую желание принять это благородное предложение, поскольку сваты оповестили меня, что сюцай У собирается взять в жены мою вторую дочь, Черную Орхидею, как только он сдаст провинциальные экзамены.
— Какая черная неблагодарность со стороны девчонки! — негодующе прошептал Ма Жун Цзяо Даю. — Ведь это я спас ей жизнь. И к тому же я видел ее в таком виде, в каком надлежит видеть женщину только мужу!
— Молчал бы! — прошептал в ответ Цзяо Дай. — Посмотрел на эту бабенку голой, с тебя того и хватит!
— Я прошу у вас разрешения оставить моего сына здесь, в Ланьфане, — продолжал Фан, — ибо нигде в Поднебесной он не найдет второго такого хозяина, как ваша честь. Я умоляю вашу честь взять его, несмотря на ничтожность дарований, в службу при управе!
Выслушав внимательно старосту, судья Ди отвечал:
— Фан, сын твой остается при управе приставом. Я рад, что Божественное Небо в своей бесконечной милости пожелало, чтобы страшное преступление в итоге привело к тому, что радость вошла в два семейства. Когда вы зажжете красные свечи на свадьбе Черной Орхидеи, радостное ожидание светлого будущего исцелит старые раны в сердце ее отца! С большим сожалением принимаю вашу отставку. Сегодня вы числитесь на службе последний день.
Староста Фан и его сын встали на колени и несколько раз ударили лбами в пол, в знак благодарности.
Три пристава сообщили, что хотели бы вернуться к прежним занятиям. Остальные пожелали остаться на постоянной службе при управе.
Покончив со всеми этими формальностями, судья Ди закрыл заседание.
У ворот управы стояла и ждала огромная толпа. Да Кея и госпожу Ли посадили на открытую телегу, так, чтобы доски с их именами и совершенными преступлениями были видны всем.
Затем ворота открылись, и на улицу вынесли паланкин с судьей. Десять приставов шли впереди паланкина и столько же — позади. Ма Жун и десятник Хун ехали верхом по левую руку, Цзяо Дай и Дао Гань — по правую. Четыре гонца бежали впереди с плакатами, на которых было написано «Уездный начальник Ланьфана». Стражники ударили в ручные медные гонги, и вся процессия двинулась к южным вратам. Окруженная солдатами телега с приговоренными ехала в конце; за ней следовала толпа горожан.
Когда кортеж продвигался по мраморному мосту, алые лучи восходящего солнца коснулись макушки пагоды на лотосовом пруде.
Лобное место находилось сразу за южными вратами. Паланкин с судьей вынесли через калитку возле ворот. Когда судья вышел из паланкина, к нему приблизился для приветствия командир гарнизона.
Военный отвел судью к временной скамье с помостом, которую выстроили за ночь. Солдаты построились в каре перед помостом.
Палач воткнул меч в землю и скинул куртку. На нагом торсе рельефно выступали тугие мышцы. Двое подручных взобрались на телегу и повели преступников на середину лобного места.
Они развязали Да Кея и поволокли его к столбу с двумя перекладинами, вкопанному в землю. Один подручный привязал шею казнимого к столбу, другой прикрутил руки и ноги к перекладинам.
Когда все было готово, палач выбрал тонкий, длинный нож и встал перед Да Кеем, вопросительно глядя на судью.
Судья Ди подал знак.
Палач вонзил нож прямо в сердце преступника, который умер, не испустив ни звука.
Затем тело Да Кея было разрублено на куски. Когда началась эта жуткая процедура, госпожа Ли потеряла сознание, а несколько зрителей прикрыли лица рукавами халатов.
Наконец, палач поднес отрубленную голову судье, который сделал на лбу отметку алой тушью. Затем голова была брошена в корзину вместе с остальными частями тела.
