Когда Линли открыл дверь, он узнал Нэнси Кэмбри. Она бездумно крутила одной рукой подставку для карандашей, и хотя ее присутствие вместо отца давало Линли отличный предлог, чтобы удалиться и отложить на неопределенный срок свидание с управляющим, он помедлил при виде дочери Джона Пенеллина.
Нэнси очень переменилась. Ее каштановые волосы, золотившиеся на свету, потеряли блеск и красоту и уныло висели, едва касаясь плеч. Когда-то у нее были легко краснеющие щеки и веснушки на носу и щеках, словно «бандитская» маска, а теперь кожа обрела нездоровый оттенок, даже как будто стала толще – так бывает, если художник переложит краску на портрете, тем самым уничтожив ощущение юной прелести, которое ему, казалось бы, удалось передать. Нэнси Кэмбри была как будто воплощенным несчастьем. Она выглядела усталой, измученной, заезженной, изношенной.
То же было и с ее одеждой. Бесформенное старое, висевшее на ней домашнее платье, скорее похожее на рабочий халат, сменило модные юбки, пуловеры, туфли. Оно-то, не говоря уж о лице Нэнси, заставило Линли остановиться и задуматься. Он был на семь лет старше Нэнси Кэмбри, знал ее с младенчества и всегда любил, поэтому случившаяся с ней перемена ввергла его в шок.
Ему сообщили, что она носила ребенка. Была поспешная свадьба с Миком Кэмбри из Нанруннела. Больше он ничего не знал о ней, во всяком случае, из материнских писем. Потом, через несколько месяцев, Нэнси сама сообщила ему о рождении дочери. Он послал положенный подарок и забыл о ней. И вот теперь он думал – неужели рождение ребенка могло так изменить цветущую здоровую женщину?
Решив, что судьба идет ему навстречу и оттягивает неизбежное, Томас вошел в кабинет управляющего.
Нэнси глядела в щелку жалюзей, закрывавших окна, и жевала суставы пальцев на правой руке, наверное, по привычке, судя по их виду.
Линли позвал ее, и она вскочила с кресла, спрятав руки за спину.
– Ты пришел к папе? Я так и думала, что ты придешь после ланча. Я думала… надеялась… переговорить с вами, прежде чем он вернется, милорд.
Линли стало неловко, когда она назвала его на «вы» да еще «милордом». В последние десять лет он всячески избегал ситуации, в которой мог услышать этого «милорда».
– Ты ждала меня? Не папу?
– Ждала. Да.
Нэнси вышла из-за стола и встала возле стены, на которой висела карта поместья. Потом она села, крепко сцепив руки на коленях.
В конце коридора хлопнула входная дверь, словно кто-то с силой закрыл ее. Послышались шаги. Нэнси вжалась в стул, словно желая спрятаться от того, кто войдет в кабинет. Однако звук шагов стал тише, доносясь откуда-то со стороны буфетной. Нэнси вздохнула с видимым облегчением.
Томас уселся в кресло ее отца:
– Приятно видеть тебя. Я рад, что ты зашла.
Нэнси перевела взгляд больших серых глаз на окно, словно разговаривая с ним, а не с Томасом:
– Я хочу попросить тебя. Мне трудно. Не знаю, с чего начать.
– Ты больна? Как будто очень похудела. Это из-за ребенка? Он… – Томас умолк, с ужасом осознав, что не знает, кого родила Нэнси – девочку или мальчика.
– Да нет. С Молли все хорошо. – Она не смотрела на Томаса. – Меня гложет тревога.
– Ты о чем?
– Из-за этого я пришла. Но… – На глаза ей выступили слезы, но не пролились. От унижения лицо пошло пятнами. – Папа не должен знать. Ни в коем случае.
– Что бы ты ни сказала, это останется между нами. – Линли вынул из кармана платок и протянул его через стол Нэнси, которая взяла его, но не использовала, не позволяя себе расплакаться. – Ты в ссоре с отцом?
– Не я. Мик. Они с самого начала не поладили. Из-за ребенка. Из-за меня. Из-за нашей свадьбы. А сейчас стало совсем плохо.
– Я могу чем-то помочь? Если не хочешь, чтобы папа знал, я не представляю, каким образом…
Он умолк, ожидая, что она скажет, и увидел, как она подобралась, словно набираясь мужества перед прыжком в пропасть.
– Вы можете помочь. Можете. Деньгами. – Она вздрагивала, произнося эти слова, но к концу как будто расхрабрилась. Я все еще занимаюсь бухгалтерией в Пензансе. И в Нанруннеле. А еще по вечерам работаю в «Якоре и розе». Но этого не хватает. Цены…
– Какие цены?
– Я о газете. У отца Мика в прошлом году была операция на сердце – вы знали? – и с тех пор все дела ведет Мик. Ему хочется все модернизировать. Купить новое оборудование. Ему тяжко думать, что он навечно привязан к Нанруннелу и еженедельной газете со сломанными прессами и пишущими машинками. У него есть планы. Хорошие планы. Но нет денег. Он тратит их. Ему все время не хватает.
– Понятия не имел, что «Споуксмен» принадлежит Мику.
– Это не то, чего он хотел. Ведь прошлой зимой он собирался пробыть тут всего несколько месяцев. Пока отцу не станет лучше. А это быстро не получилось. Потом, я…
Линли отлично все понял. То, что для Мика Кэмбри было приключением, разнообразием в скучной жизни Нанруннела, закончилось свадьбой и ребенком, к которому он ничего не испытывал, кроме мимолетного любопытства.
– Мы в ужасном положении, – продолжала Нэнси. – Он купил компьютеры. Два разных принтера. Оборудование для дома. Оборудование для работы. Много всего. А денег не хватило. Мы сняли Галл- коттедж, а теперь нам повышают арендную плату. Мы не можем столько платить. Мы не заплатили за два месяца. А если потеряем этот дом… – Она опять едва не расплакалась, но взяла себя в руки. – Не знаю, что будем делать.
– Галл-коттедж? – Этого Томас Линли никак не ожидал. – Ты говоришь о доме Родерика Тренэр-роу в Нанруннеле?
Нэнси расправила платок на колене и стала крутить нитку в уголке, где была вышита буква «А».
– Мик и папа никогда не поладят. Вот нам и пришлось переехать, когда родилась Молли. И Мик договорился с доктором Тренэр-роу.
– Ты считаешь, что вы платите слишком много?
– Мы платим помесячно. Но за два последних месяца Мик не заплатил. Доктор Тренэр-роу звонил ему, а Мику все равно. Он говорит, денег нет, поговорим, когда я вернусь из Лондона.
– Из Лондона?
– Он там работает над одним расследованием. Говорит, всегда ждал чего-то такого. Оно принесет ему славу как журналисту. Ему кажется, он сумеет продать его. Может быть, даже на телевидение. Сделает документальный фильм. И тогда будут деньги. А сейчас денег совсем нет. Я так боюсь, что мы кончим на улице. Или будем жить в газетном офисе. Папа этого не перенесет.
– Насколько я понял, папа ни о чем не знает?
– О нет! Если он узнает…
Нэнси прижала ладонь ко рту.
– Нэнси, деньги не проблема, – сказал Линли. Он обрадовался, что она хочет получить от него деньги и совсем не ждет, что он возьмет на себя переговоры с доктором Тренэр-роу. – Я одолжу тебе, сколько надо. Отдашь, когда сможешь. Но я не понимаю, почему твой папа не должен ни о чем знать. Траты Мика вполне разумны, если он хочет модернизировать газету. Любой банк…
– Она не все сказала вам, – мрачно произнес появившийся в дверях Джон Пенеллин. – Ей стыдно. Стыдно. Вот в чем дело. Кроме позора, она ничего не получила от Мика Кэмбри.
Нэнси, заплакав, вскочила со стула, будто собираясь бежать прочь. Линли бросился к ней.
– Папа!
Она протянула к нему руки, умоляя о пощаде.
– Тогда говори все, – сказал ее отец. Он вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чтобы Нэнси не убежала. – Если ты показала половину своего грязного белья милорду, вываливай остальное. Ты же просила у него денег, правильно? Тогда расскажи ему все, чтобы он знал, кому дает деньги.
