Барбара перевела взгляд на Ардери.
– Понятно, – медленно проговорила она. – Хорошо. Ясно. О веществах в крови мы узнаем через несколько недель. Так почему нас задействовали сейчас?
– Из-за тела.
– Из-за тела? – Она взяла остальные фотографии. Их сделали в спальне с низким потолком. Тело принадлежало мужчине и лежало по диагонали на латунной кровати. Мужчина лежал на животе, одет он был в серые брюки, черные носки и голубую рубашку с закатанными выше локтя рукавами. Левая рука – под головой, лежащей на подушке. Правая была протянута к прикроватному столику, на котором стоял пустой стакан и бутылка виски «Бушмиллс». Труп сфотографировали в разных ракурсах, издалека и с близкого расстояния. Барбара остановилась на снимках крупным планом.
Глаза мужчины были закрыты неплотно, виднелись узенькие полумесяцы белков. Цвет кожи неровный – почти красный вокруг губ и на щеках, ближе к розовому на остальных открытых глазу местах – на виске, лбу и подбородке. В углу рта – тонкая полоска засохшей пены. Она тоже была розовой. Барбара вгляделась в лицо. Оно показалось ей смутно знакомым, но вспомнить, где она его видела, Барбара не могла. Политик? – подумалось ей. – Телеактер?
– Кто он? – спросила Барбара.
– Кеннет Флеминг.
Она посмотрела на Линли, потом на Ардери.
– Не?..
– Да.
Держа фотографии под углом, Барбара все рассматривала лицо.
– Средства массовой информации знают?
Ответила инспектор Ардери.
– Шеф местного отдела уголовного розыска ждал формального опознания тела, которое… – изящным движением она сверилась с красивыми золотыми часиками, – мы уже давно получили. Но это простая формальность, поскольку документы мистера Флеминга находились в спальне, в кармане его пиджака.
– И тем не менее, – сказала Барбара, – мы можем пойти не по тому следу, если этот парень достаточно похож на него, и кто-то хочет, чтобы все подумали…
Линли остановил ее, подняв руку.
– Не пойдет, Хейверс. Местные полицейские сами его узнали.
– А, ну да. – Ей пришлось согласиться, что опознание Кеннета Флеминга было бы достаточно легким делом для любого поклонника крикета, Флеминг являлся самым знаменитым бэтсменом страны, и последние два года – чем-то вроде живой легенды. Впервые его взяли играть в составе сборной Англии в необычном возрасте – в тридцать лет. И путь его в большой крикет не был обычным: через школьную, а затем и университетскую команды или через опыт игры во втором составе команды графства. Он играл всего лишь за лигу лондонского Ист-Энда в команде типографии, где его однажды заметил бывший тренер из сельского Кента и предложил заниматься с ним. Вот так и начался для него долгий период частных тренировок. Что стало первым очком не в его пользу – мол, явился – не запылился.
Его первый выход в игре в английской сборной закончился унижением на стадионе «Лордз» при почти полных трибунах: один из новозеландских игроков взял его первый и единственный бросок. Это стало вторым очком не в его пользу.
Флеминг покинул поле под насмешки своих соотечественников, пережил позор в янтарно-кирпичном павильоне, где неумолимые и взыскательные члены Мэрилебонского крикетного клуба вершили по своему обыкновению суд, и ответил на глухое улюлюканье в Длинной комнате решительно неспортивным жестом. Что явилось третьим очком ие в его пользу.
Все эти минусы стали пищей для прессы, в особенности для ежедневных таблоидов. В течение недели любители крикета Англии разделялись на два одинаковых по численности лагеря – «дайте бедному парню шанс» и «гоните его взашей». Выборщики в национальную сборную, никогда не шедшие на поводу у общественного мнения в делах, где на карте стояли национальные интересы, присоединились к первому лагерю. Второй раз Кеннет Флеминг защищал калитку в матче на крикетном поле стадиона «Олд Траффорд». Он стоял на страже, молчаливый и преисполненный гордой сдержанности. Он легко набрал сто очков. Когда же боулер наконец смог вывести его из игры, Флеминг принес Англии 125 очков. Начиная с того матча прошлое было забыто.
– Большой Спрингбурн, – говорил тем временем Линли, – позвонил своим людям в подразделение Мейдстоуна. Мейдстоун, – кивок в сторону инспектора Ардери, – решил передать это дело нам.
Ардери ответила сдержанно, но радости в ее голосе не слышалось:
– Не я, инспектор. Позвонил начальник полиции.
– Только из-за того, что это Флеминг? – удивилась Барбара. – Наверное, вам было бы интересно оставить такое дело себе.
– Я бы так и предпочла, – ответила Ардери. – К несчастью, кажется, все высшее начальство Лондона контролирует это дело.
– А… Политика.
– Именно.
Все трое знали, как это происходит. Лондон был поделен на самостоятельные полицейские участки. Протокол требовал от полиции Кента брать разрешение у соответствующего начальника на каждое вторжение в его работу для проведения допроса или беседы. Бумажная работа, телефонные звонки и политическое маневрирование зачастую занимали столько же времени, сколько и само расследование. Гораздо легче передать его вышестоящим инстанциям в Нью-Скотленд-Ярде.
– Инспектор Ардери будет заниматься этим делом в Кенте, – сказал Линли.
