– Кто еще, кроме вас и Флеминга, знал, что она живет в коттедже?
– Соседи, конечно, знали. Почтальон. Молочник. Жители Малого Спрингбурна, если она ходила в деревню.
– Я имею в виду здесь, в Лондоне.
– Никто, – сказала она.
– За исключением вас.
Ее лицо было мрачно, но обида на нем не отразилась.
– Совершенно верно, – согласилась она. —Никто, кроме меня. И Кена.
Она встретилась с Линли взглядом, словно ждала, что он выдвинет обвинение. Линли ничего не сказал. Она заявила, что Кеннет Флеминг был ей как сын. Он размышлял над этим.
–Ага. Кое-что есть, – провозгласила сержант Хейверс. Она открывала узкий пакет, который достала из кармана пиджака. – Билеты на самолет, – сказала она, посмотрев. – В Грецию.
– На них есть дата вылета?
Хейверс поднесла их к свету и наморщила лоб, разбирая почерк.
– Вот. Да. Они на… – Она мысленно посчитала даты. – Прошедшую среду.
– Наверное, он их забыл, – сказала миссис Уайтлоу.
– Или вообще не собирался их брать.
– Но его багаж, инспектор, – напомнила миссис Уайтлоу. – Он же взял багаж. Я наблюдала, как он собирается. Помогла погрузить вещи в машину. В среду. В среду вечером.
Хейверс задумчиво постукивала билетами по ладони.
– Он мог передумать. Перенести путешествие. Отложить отлет. Это объясняет, почему его сын не позвонил, когда Флеминг не заехал за ним в тот вечер.
– Но это не объясняет, почему он уложил вещи, словно намеревался лететь, – настаивала миссис Уайтлоу. – Или почему сказал: «Я пришлю вам открытку с Миконоса», прежде чем тронуться.
– Это просто, – сказала Хейверс. – По какой-то причине он хотел, чтобы вы думали, будто он все же летит в Грецию. Тогда же.
– Или возможно, он не хотел, чтобы вы подумали, что сначала он поедет в Кент, – добавил Линли.
Он подождал, пока миссис Уайтлоу сделает усилие и переварит информацию. Тот факт, что для этого ей действительно требовалось усилие, подтвердился выражением страдания, предательски появившимся на ее лице. Она попыталась, но ей не удалось сделать вид, будто она не удивлена известием о том, что Кеннет Флеминг солгал ей.
Совсем как сын, подумал Линли. Интересно, ложь Флеминга сделала его для миссис Уайтлоу еще больше похожим на сына или меньше?
Оливия
Когда проходят экскурсионные теплоходы, я чувствую, как наша баржа слегка покачивается на волнах. Крис говорит, что мне это кажется, потому что они однопалубные и вода от них почти не колышется, тогда как наша баржа – двухпалубная и сдвинуть ее невозможно. И все равно, клянусь, я чувствую, как она приподнимается и опускается на воде. Когда я отдыхаю в своей комнате, причем в темноте, то чувствую себя почти в материнской утробе.
Дальше, в направлении Риджентс-парка, все баржи однопалубные. Они ярко раскрашены и выстроились в ряд, как вагоны поезда, по обе стороны канала. Туристы, направляющиеся в Риджентс-парк или Кэмден- Лок, фотографируют их. И видимо, пытаются представить, на что это похоже – жить на барже в центре города. Вероятно, они думают, что так можно полностью забыться.
Нашу баржу фотографируют нечасто. Крис построил ее для удобства, а не для красоты, поэтому смотреть тут не на что, но для дома сойдет. Большую часть времени я сижу в каюте. Наблюдаю, как Крис делает наброски для своей лепнины. Я забочусь о собаках.
Крис еще не вернулся с пробежки. Я так и знала, что он пропадет на целую вечность. Если он добрался до парка и завел туда собак, то раньше чем через несколько часов его не жди. Но в таком случае он принесет еды. К сожалению, это будет какая-нибудь индийская еда. Он забудет, что мне она не нравится. Я не стану его винить. Ему и без того есть о чем подумать.
Как и мне.
Я постоянно вижу перед собой его лицо. Раньше меня бы это взбесило – человек, которого я совсем не знаю, имеет наглость предъявлять ко мне этические требования, вынуждает думать о принципах, еще чего не хватало? Но вот удивительно, эта молчаливая требовательность рождала необыкновеннейшее чувство покоя. Крис сказал бы, что я наконец приняла решение и действую в соответствии с ним, Может, он и прав. Только не думайте, что мне нравится перетряхивать перед вами свое грязное белье, но я снова и снова вижу его лицо – я все время вижу его лицо, – и его лицо заставляет меня примириться с тем, что если я признаю себя ответственной за что-либо, то должна объяснить, в какой степени и почему.
Понимаете, для своих родителей я стала разочарованием, хотя то, кем я была и что делала, больше подействовало на мою мать, чем на папу. То есть, реакция матери на мое поведение была более решительной и определенной. Она высказалась в том смысле, что умывает руки. И справилась с созданными мною проблемами в своей обычной манере: отвлекаясь от них.
Вы чувствуете мою горечь, да? Вероятно, вы не поверите, когда я скажу, что сейчас уже почти не испытываю ее. Но тогда чувствовала. Горечь – да еще какую. Все свое детство я наблюдала, как она бегает с собраний на благотворительные лотереи, слушала ее рассказы о бедных, но одаренных детях в ее пятом классе английского языка и пыталась заинтересовать ее собой с помощью различных средств, которые неизменно попадали в категорию: Оливия Опять Доставляет Неприятности. Что было правдой. К двадцати годам я сделалась злой, как загнанный в угол бородавочник, и столь же привлекательной. Связь с Ричи
