было:
– О господи! Как ужасно для всех. Я ответила ухмылкой.
– Разбился еще один глиняный божок, – заметила я, глядя в потолок.
Мать метнула в мою сторону взгляд и сказала, что мы еще посмотрим, кто тут глиняный, а. кто нет.
В ближайший понедельник она отправилась повидаться с Джин, взяв для этого в школе отгул. Она не хотела встречаться с ней дома и надеялась получить преимущество, нагрянув внезапно. Поэтому и поехала на старый Биллингсгейтский рынок, где Джин работала в какой-то закусочной.
Она нашла девушку не в самом заведении, а в женском туалете, где та, воспользовавшись передышкой, курила, стряхивая пепел в раковину. На Джин был белый халат, усеянный жирными пятнами. Волосы кое-как забраны под форменную шапочку. На правом чулке от пятки вверх ползла петля. Если сравнение внешности что-нибудь да значит, то у матери с самого начала была некая фора.
Джин ее ученицей не являлась, но мать знала, кто она такая. Если знаешь Кеннета Флеминга, то знаешь и кто такая Джин Купер. И Джин тоже знала, кто была мать. Без сомнения, она достаточно наслушалась от Кеннета о его учительнице, чтобы составить собственное мнение о миссис Уайтлоу задолго до их встречи на Биллингсгейтском рынке.
– Вечером в пятницу на Кенни лица не было, – были первые слова Джин. – Он не стал со мной разговаривать. И уехал в школу в субботу вместо воскресенья. Видимо, к этому руку приложили вы, да?
Мать начала со своей любимой реплики.
– Я бы хотела поговорить о будущем.
– О чьем будущем? Моем? Ребенка? Или Кенни?
– О будущем вас троих. Джин кивнула.
– Видимо, вы здорово переживаете за мое будущее, миссис Уайтлоу, а? Не спите, наверное, ночи напролет. Готова поспорить, что вы уже распланировали все мое будущее, и мне только остается выслушать, как все будет. – Она бросила сигарету на потрескавшийся линолеум пола, раздавила ее носком туфли и тут же закурила следующую.
– Джин, это вредно для ребенка, – сказала мать.
– Я решу, что хорошо для ребенка, большое спасибо. Мы с Кенни решим, Сами.
– А разве вы оба в состоянии решить? Я имею в виду, самостоятельно.
– Мы знаем, что знаем.
– Кен – студент, Джин. Он никогда не работал. Если он бросит школу сейчас, вас ждет жизнь без будущего, без надежды. Вы должны это понимать.
– Я много чего понимаю. Я понимаю, что люблю его, а он любит меня, и мы хотим жить вместе, и мы будем жить вместе.
– Ты хочешь, – заметила мать. – Ты, Джин. Кен этого не хочет. В шестнадцать лет ни один юноша не имеет подобных желаний. А Кену только что исполнилось семнадцать. Он почти ребенок. А ты сама… Джин, неужели ты хочешь предпринять такой шаг – брак и сразу же ребенок, одно за другим, – когда ты так молода? Когда у вас так мало средств? Когда вам придется рассчитывать на помощь ваших семей, а ваши семьи и так едва сводят концы с концами? Ты считаешь, что это самое лучшее для вас троих? Для Кена, для ребенка и для тебя?
– Я много чего понимаю, – повторила Джинни. – Я вижу, что мы с ним уже много лет, и нам хорошо вместе, и всегда было хорошо, а поступил он в какую-то там шикарную школу или нет – это нисколько дела не изменит. Чего бы вы там ни хотели.
– Я хочу вам обоим только добра.
Фыркнув, Джин занялась сигаретой, сквозь дым все время наблюдая за матерью.
– Я много чего понимаю, – опять сказала она. – Я понимаю, что вы поговорили с Кенни, перетолковали все по-своему и расстроили его.
– Он уже был расстроен. Господи, неужели ты не понимаешь, что он не слишком обрадовался этой новости! – Она указала на живот Джин. – Это испортило ему жизнь.
– Я понимаю, что это вы заставили его поглядывать на меня с сомнением. Понимаю, какие вопросы вы ему задавали. Я понимаю, что он думает: «А вдруг Джинни раздвигает ноги не только передо мной, но и еще перед тремя-четырьмя парнями», и я понимаю, от кого все пошло, потому что эта женщина стоит передо мной собственной персоной.
Джин бросила на пол и затоптала вторую, сигарету,
– Мне нужно идти работать. С вашего позволения… – И, проходя мимо моей матери, она, наклонив голову, вытерла щеки.
– Ты расстроена, – сказала мать. – Это понятно. Но вопросы Кена законны. Если ты собираешься просить его пожертвовать будущим, тогда ты должна смириться с фактом, что вначале он захочет удостовериться в том, что…
Она развернулась так стремительно, что мать покачнулась.
– Я ничего не прошу. Ребенок – его, и я сообщила ему об этом, потому что, по-моему, он имеет право знать. Если он решит бросить школу и жить с нами, прекрасно. Если нет, мы проживем без него.
– Но есть и другая возможность, – проговорила мать. – Тебе незачем вообще рожать этого ребенка. И даже если и родишь, не обязательно его оставлять. Есть тысячи мужчин и женщин, желающих усыновить, жаждущих ребенка. Неразумно приносить в мир нежеланного ребенка.
Джинни с такой силой схватила мать за руку, что потом – за ужином в тот вечер мать показала нам их – на коже проступили синяки.
