убедительно передал саму атмосферу того вечера. Всю сцену легко себе представить: странная девица, похожая на наркоманку, скорчившаяся на заднем сиденье, взбешенный шофер, которому не привыкать к подлянкам, но он не потерпит, чтобы им помыкала какая-то девка… Но она, не глядя на него, ровным тоном произнесла:
— Да успокойтесь вы. Подождите пару минут, и я выйду.
Само собой, он уже решил, что она не заплатит. Скорее всего, пригрозит: «Будете приставать — вызову легавых», наверняка догадывалась, что он на нелегальном положении, хотя и он подозревал ее в том же самом. Но, возможно, как раз потому, что силы были равны, она этого не сказала, и он не стал спорить — просто припарковался там, где она потребовала.
— Мне нужно кое-кого подождать, это недолго, — добавила она.
Таксисту было не по себе — ему не нравилось бесцельно сидеть в машине с этой подозрительной девицей, от которой воняло, как от бомжа, и ждать непонятно чего. Она потребовала, чтобы он остановился в начале улицы, откуда все хорошо просматривалось, и продолжала пристально смотреть вперед — он не знал куда и сейчас просто указал на лобовое стекло. В то, что она и в самом деле кого-то ждет, он не верил ни секунды. Впрочем, девица не казалась опасной. Чем-то встревоженной — пожалуй, да. Камиль слушал, догадываясь, что таксист, чтобы скоротать ожидание, принялся выдумывать сам для себя наиболее подходящие версии такого поведения странной пассажирки: несчастная любовь, ревность, изменник, удачливая соперница — или, может быть, какие-то семейные неурядицы, что тоже бывает чаще, чем принято думать. Иногда он поглядывал на нее в зеркальце над лобовым стеклом. Уродиной девчонку не назовешь — если б ее отмыть, она была бы хорошенькой. Разве что очень уж тощая — так что невольно задаешься вопросом, откуда она такая сбежала.
Довольно долго она настороженно смотрела на улицу. Но ничего не происходило. Камиль понимал, в чем дело, — она хотела выяснить, не узнал ли Трарье о ее бегстве и не явился ли за ней сюда.
Через какое-то время она вынула из кошелька три банкноты по десять евро, молча протянула ему и вышла, ничего не объясняя. Он посмотрел ей вслед, но не увидел, в какой дом она вошла, потому что почти сразу уехал — ему не хотелось здесь задерживаться, да еще в такое время.
Камиль вышел из машины. В тот вечер, когда произошло похищение, полиция здесь все прочесала — так что же они упустили?
Другие сотрудники тоже вышли из машин. Камиль указал на здания прямо перед ним.
— Она живет в одном из домов, вход в который отсюда виден. Луи, вызови две дополнительные бригады, срочно. Остальные…
Он распределил задания. Все поспешно разошлись. Камиль в задумчивости прислонился к дверце такси.
— Я могу ехать? — спросил таксист приглушенным голосом, словно боялся, что его услышат.
— Что?.. Нет-нет, ты мне еще нужен.
Камиль посмотрел на его лицо, длинное, как голодный день. И улыбнулся:
— Считай, тебя повысили в должности. Ты теперь личный шофер майора полиции. Мы ведь живем в стране, где социальные лифты исправно работают, ты в курсе?
40
— Славная девушка! — сказал бакалейщик-араб.
Этого араба взял на себя Арман. С торговцами он всегда общался с большой охотой, особенно если речь шла о владельцах продуктовых магазинов — а такая удача выпадала нечасто. Когда он к ним заходил в своем костюме, больше подобающем бомжу, чем сотруднику полиции, и начинал с деланой рассеянностью бродить вдоль полок, прихватывая упаковку жвачки там, бутылку кока-колы здесь, не переставая сыпать вопросами — застигнутые врасплох торговцы от удивления (и опасения) даже не возражали. Вот и сейчас он быстро набил карманы плитками шоколада, пакетиками конфет, печеньем, шоколадными батончиками — он любил сладкое. О девушке удалось выяснить не так уж много, но он добросовестно задавал все новые вопросы. Как ее звали? Как она расплачивалась? Всегда наличными, никогда — ни карточкой, ни чеком? Она часто к вам заходила? Как она одевалась? А в тот вечер — что именно она купила? Наконец, когда его карманы наполнились до отказа, он горячо поблагодарил араба за сотрудничество с полицией и на его глазах высыпал свою добычу в багажник машины, где всегда держал несколько пластиковых пакетов для подобных случаев.
А вот мадам Генод отыскал Камиль. Женщина лет шестидесяти, грузная, с обручем на волосах. Круглая и краснолицая, словно жена мясника, с бегающими глазками. И страшно чем-то обеспокоенная. То есть до невозможности. Она мялась, как школьница, услышавшая предложение «поразвлечься», и эта манера страшно раздражала Камиля. Она явно из тех домовладельцев, кто готов вызвать полицию по любому поводу, встав в позу оскорбленного достоинства. Но тут она ломалась и выкручивалась: нет, не то чтобы просто соседка, а как бы это сказать… не то чтобы хорошо знакома… и да и нет… — эти ответы, которые по сути таковыми не были, доводили полицейского до белого каления.
Не прошло и пяти минут, как Камиль узнал всю подноготную мамаши Генод. От Габриэллы Генод буквально разило ложью, криводушием и лицемерием. А также злонамеренностью. Настоящая булочница, как и ее покойный супруг. Первого января две тысячи второго года Бог, по ее разумению, сошел на землю, явив себя в качестве перехода на новую валюту — евро. Когда Он является людям, Он не экономит на чудесах, Он не скряга. После чуда умножения хлебов Он сотворил чудо умножения денег. Сразу в семь раз. В один день. Гениальная простота — Его неотъемлемое свойство.
Овдовев, мамаша Генод стала неофициально сдавать жилье — «только чтобы помочь людям…». В тот вечер, когда полицейские прочесывали квартал, ее не оказалось дома — «Я ездила к дочери в Жювизи…». Впрочем, куда она там ездила, Камилю наплевать. Когда, вернувшись, она узнала о розысках девушки — возможно, своей квартирантки, то не стала звонить в полицию: «Ну, у меня же не было твердой уверенности… если бы я знала наверняка, тогда конечно, а так — сами понимаете…»
— Я вас в тюрьму упеку! — пригрозил Камиль.
Мамаша Генод заметно побледнела. Угроза возымела эффект. Чтобы сделать ее более правдоподобной, Камиль небрежно добавил:
— Ваших сбережений наверняка хватит, чтобы не отощать на казенных харчах.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что девушку звали Эмма. Ну что ж, почему бы и нет. После Натали, Леа, Лоры Камиль уже ничему не удивлялся. Увидев фоторобот, мадам Генод вынуждена была сесть — точнее, даже не сесть, а рухнуть без сил. Да-да, это она, о боже, это она — ну надо же, сколько эмоций, и уж конечно нужно схватиться за сердце… Камиль спрашивал себя, а не отправится ли она прямо сейчас к своему супругу, в рай лицемеров. Оказалось, что Эмма снимала жилье у мадам Генод около трех месяцев, гостей не принимала, иногда исчезала на несколько дней подряд, в последний раз — на прошлой неделе. Ей пришлось срочно уехать, а незадолго до того она вернулась с юга, ездила куда-то в провинцию по делам, выглядела не слишком хорошо, говорила, что упала, к тому же ее прихватил ревматизм… Она заплатила за два месяца вперед, сказала, что вынуждена отлучиться по семейному делу, выглядела очень озабоченной… Мадам Генод тараторила без умолку, вываливая все подряд, лишь бы майор Верховен не привел свою угрозу в исполнение. Если бы она осмелилась, то наверняка предложила бы ему денег. Но что-то в облике этого маленького полицейского с холодным взглядом внушило ей уверенность — подобное предложение будет совершенно неуместным.
Из разрозненной хаотичной информации Камилю наконец удалось воссоздать хронологию событий. Затем мадам Генод достала из ящика буфета голубой листок бумаги с адресом «Эммы» и вручила ему.
— Это ее почерк? — спросил Камиль.
— Нет, мой…
— Я так и думал.
По поводу достоверности адреса он не питал никаких иллюзий, но все же позвонил на работу и продиктовал его. В ожидании результатов проверки он разглядывал вышивку над буфетом, изображавшую оленя в ярко-зеленом, почти тропическом лесу.
