порхала, танцевала и смеялась и раз за разом повторяла одни и те же жесты, имитирующие убийство, майка оставалась намотанной на ее руку, она убивала снова и снова, с каждым разом оживая, возрождаясь заново. Затем танец стал понемногу замедляться, сходить на нет, как и сама танцовщица. Все эти мужчины — они действительно ее желали? Сидя на кровати с бутылкой виски, зажатой между ног, Алекс пыталась представить себе мужское желание. Ну вот, например, Феликс — она вновь видела его лихорадочно блестевшие глаза, желание просто переполняло его. Окажись он сейчас напротив нее, она бы посмотрела ему прямо в глаза, слегка приоткрыв губы, и сделала бы так — рукой, по-прежнему обернутой в ткань майки, она принялась медленно, умело поглаживать бутылку виски, зажатую между колен, словно гигантский фаллос, — от этого он бы буквально взорвался, этот Феликс, а впрочем, именно это он и сделал, взорвался прямо в полете, боеголовка улетела на другой конец кровати, оторвавшись от тела ракеты.
Алекс подбросила майку в воздух, представив себе, что она вся в крови, и та медленно, словно морская птица, спланировала на продавленное кресло у входной двери.
Через какое-то время совсем стемнело, сосед выключил телевизор и теперь спит, даже не подозревая о том, что чудом остался жив, хотя и был совсем рядом с Алекс.
Она вошла в ванную и встала перед висевшим над раковиной зеркалом, на некотором расстоянии, чтобы видеть себя в полный рост. Она была полностью обнажена, но выглядела серьезной и даже немного торжественной. Долго разглядывала себя, не двигаясь, ничего больше не делая, — только смотрела.
Итак, вот она, Алекс. Всего лишь…
Невозможно не заплакать, встретившись лицом к лицу с самим собой.
Что-то в ней треснуло, какой-то разлом образовался в глубине ее души, она чувствовала, что вот-вот сломается, чувствовала себя обреченной.
Собственное отражение в зеркале произвело на нее невероятно сильное впечатление.
Наконец она резко повернулась к зеркалу спиной, опустилась на колени и без колебаний сильно ударилась затылком о край фаянсовой раковины — раз, другой, третий, четвертый, пятый, каждый раз сильнее предыдущего, каждый раз одним и тем же местом. Эти удары были невероятно громкими, похожими на звуки гонга — Алекс вкладывала в них всю свою энергию. На последнем ударе она была уже наполовину оглушена, дезориентирована, вся в слезах. Она знала: что-то сломалось у нее в голове — но не сегодня. Очень давно. Она поднялась, пошатываясь добрела до кровати и рухнула. Невероятная боль пульсировала, накатывала волнами, голову словно ритмично сжимали раскаленными обручами. Алекс закрыла глаза, спрашивая себя, не останется ли крови на подушке. Затем левой рукой осторожно ухватила пластиковую трубочку со снотворным, положила ее себе на живот (какая же адская боль в голове!), высыпала содержимое в ладонь и проглотила одним махом. Неловко опершись на локоть, она повернулась к ночному столику, пошатнулась, схватила бутылку виски, сжала горлышко изо всех сил, какие у нее еще оставались, и стала пить — она пила, пила, пила, пока у нее не перехватило дыхание. За несколько секунд она опустошила бутылку больше чем наполовину. Наконец выпустила и услышала, как бутылка покатилась по ковру.
Снова тяжелой неподвижной массой рухнула на кровать.
Она с трудом сдерживала регулярные приступы тошноты.
Она плакала, сама этого не замечая.
Ее тело было здесь, но сознание уже уходило.
Она перекатилась на бок. Все кружилось вокруг нее, вихрем закручиваясь вокруг ее жизни, оставалось только сжаться в комок.
Ее мозг внезапно охватила паника — чисто нейронная реакция.
Все, что должно было вскоре случиться, касалось только телесной оболочки; через считаные секунды, уходящие безвозвратно, душа Алекс будет уже в другом мире.
Если он вообще существует.
50
В отеле все было перевернуто вверх дном. Заблокированный въезд, оцепленная парковка, машины, сирены, полицейские в форме. Клиентам сообщили, что снимается сериал. Правда, все происходило среди бела дня, а в сериалах подобные сцены всегда разыгрываются ночью. Было семь утра, когда началась вся эта суматоха. И вот уже целый час хозяин отеля утешал своих постояльцев, приносил извинения, давал гарантии, одновременно пытаясь придумать, что бы еще пообещать, чтобы не растерять клиентуру в дальнейшем.
Когда вошли Камиль и Луи, он поспешил им навстречу. С ходу оценив ситуацию, Луи слегка обогнал шефа — он предпочитал поговорить с хозяином заведения первым. Он чувствовал, что, если в подобных обстоятельствах предоставить действовать Камилю, через полчаса здесь начнется гражданская война.
Итак, Луи, привычно демонстрируя благожелательность, сочувствие и понимание, отвел хозяина гостиницы в сторону, таким образом открыв своему шефу путь наверх. Камиль поднялся по лестнице в сопровождении полицейского из местного комиссариата, прибывшего на место преступления первым.
— Я ее сразу узнал — это та самая девушка, которую недавно объявили в розыск.
Он явно ожидал похвалы, но на лице маленького полицейского читалось все что угодно, кроме хорошего расположения духа. Он быстро шел вперед и, казалось, совершенно не замечал происходящего, полностью погруженный в себя. Он отказался ждать лифта и поднялся по бетонным ступенькам абсолютно пустой лестницы — эхо разносилось по лестничным пролетам, гулко, словно под сводами собора.
Полицейский все же счел нужным добавить:
— Я распорядился никого не пускать в номер до вашего приезда.
Ситуация сложилась необычная: поскольку криминалисты еще не подъехали, а Луи беседовал внизу с хозяином, Камиль вошел в номер один, будто близкий друг или член семьи покойной — и точно так же на несколько секунд застыл на пороге, словно из почтения к смерти, и только потом осторожно приблизился к изголовью кровати.
В заурядных местах вроде сетевых отелей смерть всегда тривиальна. И смерть этой женщины не стала исключением. Ее тело было плотно закутано в простыню, вероятно, в результате предсмертных конвульсий, и чем-то напоминало тело древней египтянки, подготовленное к мумифицированию. Рука свешивалась с кровати, окоченевшая, мертвенно-бледная, такая человеческая и такая женская. Лицо застыло, черты заострились, неподвижный взгляд был устремлен к потолку. В уголках губ заметны следы рвоты, судя по всему, просочившейся изо рта — кажется, он был заполнен ею, удерживали ее только стиснутые зубы. Сколько боли во всем этом.
Как и в любом помещении, где кто-то умер, здесь царила атмосфера тайны. Камиль по-прежнему стоял у порога комнаты. За время работы он привык к трупам, он повидал их множество — что вы хотите, за двадцать пять-то лет, — однажды он их подсчитал, и по численности это оказалось сопоставимо с населением небольшой деревни. Некоторые оставляли отпечаток в его душе, от некоторых не оставалось ничего. Такое разграничение происходило бессознательно. Эта смерть причиняла ему боль. Он страдал. Он не знал почему.
Первая его мысль была о том, что он снова опоздал. Как и в тот раз, когда умерла Ирэн. У него не сработал нужный рефлекс, он слишком много размышлял — и в тот раз он прибыл слишком поздно, когда она уже была мертва… Но нет, сейчас, оказавшись здесь, он знал, что это не такой же случай, что история не повторяется дважды во всех деталях, что ни одна смерть не будет иметь для него такое же значение, как смерть Ирэн. Хотя бы потому, что Ирэн была ни в чем не повинна, а с этой женщиной все далеко не так просто.
Однако тревога не покидает его. Он не находит этому объяснения.
Он чувствует, он знает, что чего-то не понимает. Возможно, с самого начала. А теперь эта женщина унесла все свои секреты с собой. Камилю очень хотелось бы приблизиться к ней, увидеть ее лицом к лицу, склониться над ней, понять.
Он преследовал ее, пока она была жива, он увидел ее мертвой — но все еще ничего не знает о ней. Сколько ей лет? Откуда она?
