Я вырулил на «Мэсс».
— Мне тоже.
Уэст-Бекетт лежал в самом сердце Беркширских гор и будто сошел с картины Роквелла. Колокольни возвышаются над ним, как белые подставки, которые ставят в конце неполного ряда книг на полке. По обе стороны от главной улицы тянутся пешеходные дорожки из норвежской сосны, в магазинчиках торгуют антиквариатом и сувенирами. Город лежит в небольшой долине, как фарфоровое изделие в ладонях, сложенных чашей. Вокруг вздымаются темно-зеленые холмы, там и сям виднеются остатки снега.
Дом Джека Дойла стоял довольно высоко на склоне, как и у Бруссарда, в стороне от дороги, однако между нею и участком Дойла полоса деревьев была гораздо шире, и через этот лес к нему вел проезд длиной около полукилометра. Ближайший дом с окнами, с наглухо закрытыми ставнями стоял довольно далеко к западу, и дым из его трубы не шел.
Наиболее крутую часть подъема мы проехали, спрятали машины метрах в двадцати от дороги и дальше пошли пешком. Мы шли медленно не только потому что хотели насладиться природой, но потому, что по склону Энджи на костылях шла с большим трудом, чем по ровному месту. Не дойдя метров десяти до опушки, мы остановились. Одноэтажный домик Дойла был выстроен в стиле горного приюта, по всему периметру его опоясывала терраса, под окном высилась поленница дров.
Проезд был пуст, казалось, что и дом тоже. Мы понаблюдали минут пятнадцать, но не заметили в окнах ни малейшего движения. Дыма из трубы здесь тоже не было.
— Пойду, — сказал я наконец.
— Если он там, — сказал Оскар, — то имеет полное право застрелить тебя, как только шагнешь на террасу.
Я потянулся к кобуре, но, едва прикоснувшись к ней, вспомнил, что пистолет у меня забрали в полиции. Я обернулся к Девину и Оскару, надеясь одолжить оружие у кого-нибудь из них.
— Не выйдет, — опередил меня Девин. — Хватит стрелять в полицейских. Даже в порядке самообороны.
— А если он будет угрожать мне оружием?
— Познаешь силу молитвы, — утешил меня Оскар.
Я фыркнул, раздвинул молодые деревца и уже занес ногу, чтобы сделать первый шаг к дому, как Энджи сказала:
— Стой.
Я остановился. Послышался приближающийся шум движка. За деревьями мелькнул древний «мерседес-бенц» с прикрепленным спереди совком для снега. Джип, подпрыгивая на ухабах, промчался вверх по проезду, выехал на лужайку и остановился у крыльца, водительской дверцей к нам. Из него вышла полная женщина с добрым открытым лицом, потянула носом воздух и стала вглядываться в деревья. Казалось, она смотрит прямо на нас. Таких голубых глаз я в жизни не видел, лицо светилось здоровьем, видимо, сказывалась жизнь среди гор.
— Жена его, — прошептал Оскар, — Триша.
Женщина повернулась к нам спиной и заглянула в джип. Мне сначала показалось, что она ездила в магазин за продуктами, но потом в груди у меня что-то екнуло и замерло.
На плечо Триши опустился подбородок Аманды Маккриди. На голове у девочки была красно-белая ушанка. Сунув палец в рот, она сонным взглядом уставилась на деревья.
— Кто-то у нас заснул по дороге, — сказала Триша Дойл, — да?
Аманда положила голову ухом на плечо миссис Дойл и уткнулась ей носом в шею. Та сняла с девочки шапку и пригладила волосы, такие яркие — почти золотые — на фоне зелени деревьев и ясного неба.
— Поможешь мне приготовить обед?
Аманда что-то ответила, что именно — я не расслышал, улыбнулась. Улыбка была так хороша, говорила о таком благополучии, что мне стало не по себе.
Мы следили за ними еще часа два.
Сначала они готовили сэндвичи, Триша стояла у плиты, Аманда сидела за стойкой, подавая ей сыр и хлеб. Потом они обедали, а я, забравшись на дерево, стоя на одной ветке и держась руками за другую, наблюдал за ними.
Они ели сэндвичи и суп, иногда наклонялись друг другу, жестикулировали и хохотали с полными ртами.
После обеда вместе мыли посуду. Потом Триша усадила девочку на стойку, надела на нее шапку и пальтишко, убедилась, что Аманда правильно завязывает шнурки. Потом она куда-то ушла, и Аманда осталась одна. Она смотрела в окно, и на лице появилось выражение остро переживаемого одиночества. Она посмотрела вдаль, куда-то за эти леса и горы. Не знаю, сказывалось ли это душераздирающее небрежение, пережитое ею в прошлом, или невыносимая неопределенность будущего, в благополучие которого ей, конечно, еще только предстояло поверить. В этот момент я увидел в ней сходство с матерью и понял, где и когда видел такой взгляд прежде: у Хелен, когда перед закрытием бара она сказала мне, что, если бы Аманда нашлась, она бы больше никогда не спустила с нее глаз.
Триша Дойл вернулась на кухню, и на лице Аманды признаки душевного смятения — прежних невзгод и новых опасений — уступили место нерешительной, робкой улыбке.
Они вышли на террасу, а я слез с дерева. С ними был приземистый английский бульдог, коричневый с белыми пятнами, под цвет полоски холмов за домом, на солнечных местах которых уже обнажилась темная земля, и только между двумя соседними скалами оставался гребень слежавшегося снега.
Аманда каталась по земле с псом, визжала, когда тому удавалось прижать ее к земле, и со слюнявой морды капало ей на лицо. Она вырывалась, убегала, он бежал сзади и хватал ее за ноги.
Триша уложила пса на землю и, придерживая одной рукой, показала, как расчесывать ему шерсть. Аманда стала на колени и осторожно водила щеткой, будто расчесывала собственные волосы.
— Ему не нравится, — донеслись до меня ее слова.
Я тогда впервые услышал ее голосок. Любопытный, смышленый ребенок.
— Ему больше нравится, когда это делаешь ты, — сказала Триша, — у тебя нежнее получается.
— У меня? — Аманда взглянула в лицо Трише, продолжая ровно и медленно водить щеткой.
— Ну да. Гораздо нежнее. У меня-то руки как у старушки. Щетку как схвачу, иногда у старого Ларри шерсть выдираю.
— А почему ты зовешь его старым Ларри? — Это имя Аманда произнесла нараспев, второй слог выше, чем первый.
— Я же тебе рассказывала, — сказала Триша.
— Расскажи еще, ну, пожалуйста.
Триша усмехнулась.
— Когда мы только поженились, у мистера Дойла был дядя, очень похожий на бульдога с отвислыми щеками.
Триша свободной рукой взялась за кожу у нижней челюсти и оттянула к подбородку. Аманда засмеялась.
— Похож был на собаку?
— Именно так, детка. Он даже иногда гавкал.
Аманда снова засмеялась.
— Правда, что ль?
— Чистая правда!
Миссис Дойл отпустила Ларри, и он присоединился к общему веселью: все трое, сидя на земле, залаяли друг на друга.
Никто из нас за все это время не проронил ни слова. Они играли с собакой, играли друг с другом, из перенумерованных старых досок построили мини-дом. Потом сидели на скамейке. Становилось прохладно. Миссис Дойл накинула на плечи вязаную шаль, пес пристроился у ее ног. Она что-то говорила, касаясь подбородком волос Аманды, а та отвечала, прижавшись щекой к ее груди.
Мне кажется, в этом лесу мы все почувствовали себя грязными, ничтожными и бесплодными.
