— Копать, — сказал я.
— И конфисковать, чтобы стало достоянием гласности, — добавил Пул. — И с помощью журналистов привяжем к исчезновению Аманды Маккриди.
Я осмотрел сухую траву и свернувшиеся бордовые листья.
— Тут последнее время никого не было.
Пул кивнул.
— Ваше заключение?
— Если зарыто здесь, — я указал на холмик, — значит, Малыш Дэвид придержал товар для себя, хоть Кимми и пытали, и зарезали у него на глазах.
— Никто и не обвинял Малыша Дэвида в намерении вступить в Корпус мира, — сказал Бруссард.
Пул подошел к дереву, поставил ступни по разные стороны от холмика и, глядя на него, задумался.
В гостиной в двух шагах от раздувшихся трупов сидела Хелен и смотрела телевизор. Спрингер уступил место Джеральдо, или Сэлли, или какому-нибудь еще распорядителю циркового представления, гремящему боталом для балаганных уродцев. Публичная «терапия» исповедей, последовательное размывание значения слова «травма», постоянная смена придурков, вопиющих в пустоту с возвышения кафедры.
Хелен, впрочем, было все равно. Она только пожаловалась на запах и спросила, нельзя ли открыть окно. Никто из нас не смог придумать благовидного повода отказать ей в этом, а уж открыв, оставили ее перед экраном, мерцающие серебряные отсветы которого подсвечивали ей лицо.
— Итак, мы выходим из игры, — сказала Энджи со спокойным грустным удивлением в голосе, постоянным спутником расслабления, наступающего с неожиданным окончанием дела.
Я думал об этом. Теперь мы определенно имели дело с похищением ребенка, тут была и записка с требованием выкупа, и подозреваемые с понятным мотивом. Теперь расследованием займется ФБР, а мы, как и прочий электорат, сможем следить за ним по телевизионным новостям и будем ждать появления Хелен вместе с другими родителями, потерявшими своих детей, в программе Спрингера.
Я протянул руку Бруссарду:
— Энджи права. Приятно было с вами работать.
Бруссард пожал мне руку, кивнул, но ничего не сказал и посмотрел на Пула.
Тот тыкал носком ботинка небольшой земляной холмик, но смотрел на Энджи.
— Выходим из игры, — повторила Энджи, обращаясь к Пулу. — Так ведь?
Пул некоторое время выдерживал ее взгляд, затем посмотрел на холмик. Минуты две все молчали. Я понимал, что нам надо идти. Энджи понимала, что нам надо идти. Тем не менее мы не уходили, стояли как вкопанные в этом крошечном дворике с засохшим вязом.
Я обернулся к уродливому дому позади нас. В окно мне была видна голова Малыша Дэвида и спинка стула, к которому его привязали. Чувствовал ли он лопатками спинку дешевого стула из ивняка? Было ли это его последним ощущением перед тем, как выстрел из дробовика разнес ему грудь, будто она была из папиросной бумаги? Или он успел почувствовать, как кровь стекает к связанным запястьям, а пальцы синеют и теряют чувствительность?
Люди, последними при его жизни вошедшие в этот дом, знали, что убьют Кимми и Малыша Дэвида. Казнь на кухне проведена руками профессионалов. Кимми перерезали горло в последней надежде заставить Малыша Дэвида заговорить, но ножом воспользовались и из соображений благоразумия. Соседи почти всегда воспринимают одиночный выстрел как нечто со стрельбой не связанное — хлопок автомобильного двигателя, а то и падение на пол фарфоровой вазы. Особенно если звук доносится из дома, где живут наркоманы или наркодилеры — не самые тихие и законопослушные соседи. Человеку не хочется верить, что это действительно выстрел, что он слышал, как произошло убийство. Поэтому Кимми убили быстро, тихо и, вероятно, без предупреждения. Но Малыша Дэвида некоторое время пугали, наставляя на него дробовик. Хотели, чтобы он увидел, как палец охватывает курок, чтобы слышал, как боек ударяет в капсюль и, взрываясь, воспламеняется порох.
Эти-то люди и удерживали у себя Аманду Маккриди.
— Хотите предложить двести тысяч за девочку? — спросила Энджи.
Вот оно. То, что я предчувствовал последние пять минут. То, что не хотели произносить Пул и Бруссард. Вопиющее нарушение полицейских инструкций. Пул разглядывал ствол мертвого дерева. Бруссард носком ботинка приподнял красный лист с зеленой травы.
— Так? — сказала Энджи.
Пул вздохнул.
— Я бы предпочел, чтобы похитители не открывали чемодан, набитый газетами или мечеными купюрами и убили ребенка прежде, чем мы до них доберемся.
— У вас так бывало? — спросила Энджи.
— Бывало с делами, которые я передавал ФБР. У нас это как раз такой случай, мисс Дженнаро. Похищениями детей занимаются федеральные органы.
— Мы передаем дело туда, — сказал Бруссард, — деньги идут в сейф для вещественных доказательств, федералы ведут переговоры с похитителями и получают возможность показать, какие они умные.
Энджи оглядела крошечный дворик, отмирающие лепестки фиалок, проросших с той стороны сквозь сетку изгороди.
— Вы бы хотели вести переговоры с похитителями вдвоем, без участия федералов.
Пул сунул руки в карманы:
— Я, мисс Дженнаро, находил слишком много мертвых детей в чуланах.
Энджи взглянула на Бруссарда:
— А вы?
Он улыбнулся.
— Ненавижу федералов.
— Дело обернется плохо, — сказал я, — и вы, ребята, своих пенсий лишитесь. А то и еще хуже будет.
В другом конце дворика на третьем этаже дома открылось окно, какой-то тип вывесил коврик и стал выбивать его хоккейной клюшкой с отломанным крюком. Заклубилась пыль, но его это не смущало, как будто нас тут не было.
Пул присел на корточки и сорвал рядом с холмиком травинку.
— Вы помните дело Джинни Миннелли? Пару-тройку лет назад.
Мы пожали плечами. Оторопь берет, сколько всего ужасного забываешь.
— Девятилетняя девочка, — сказал Бруссард. — Каталась на велосипеде в Самервилле и исчезла.
Я кивнул. Что-то такое действительно было.
— Мы нашли ее, мистер Кензи, мисс Дженнаро. — Пул накрутил травинку на пальцы и разорвал сразу в двух местах. — В бочке. С цементным раствором. Он еще не затвердел, гении, убившие девочку, смешали воду и цемент в неподходящей пропорции. — Он хлопнул в ладоши, стряхивая с них пыльцу, или грязь, или просто ему так захотелось. — Мы нашли тело девятилетнего ребенка в бочке с цементным раствором. — Он встал. — Приятно слушать? — Я взглянул на Бруссарда. Он побледнел, руки его затряслись, и он засунул их в карманы, а локти прижал к бокам.
— Нет, — сказал я, — но если тут дело пойдет наперекосяк, вы…
— Что? — перебил меня Пул. — Льготы потеряю? Мне скоро на пенсию, мистер Кензи. Знаете, что может сделать профсоюз полицейских с теми, кто пытается отобрать пенсионные деньги у своего коллеги, имеющего награды и с выслугой тридцать лет? Это все равно что наблюдать за голодными собаками, хватающими мясо, подвешенное к мужской мошонке. Неприятное зрелище.
Энджи усмехнулась:
— Но у вас-то совсем другая ситуация, Пул.
Он тронул ее за плечо.
— Я — вышедший из строя старик, от меня сбежали три жены, мисс Дженнаро. Я — ничто. Но из
