Когда он впервые попробовал эту роль – чувствуя, как потеют руки, а кровь стучит в ушах, – то думал, что все это так банально, что может обмануть разве что слепоглухонемого. Но, следуя своим инстинктам, он всегда оказывался прав, даже когда они вели его по тропе преступлений. Та, первая, – точно так же, как и эта, – тут же поняла, что ей предлагается нечто, совершенно недоступное малозначащим остальным, с кем он разговаривал только что.
– О чем вы? – затаив дыхание, робко, не смея признать то, во что уже успела поверить, – на случай, если поняла неправильно и рискует испытать обжигающий стыд, если это окажется недоразумением.
Он чуть пожал плечами, так что ткань его безупречного пиджака едва дрогнула от этого почти неощутимого движения.
– Забудь об этом, – сказал он и слегка, еле заметно качнул головой. Грустный потупленный взгляд выразил разочарование, ослепительная улыбка исчезла с лица.
– Нет, скажите мне.
Теперь уже это был вопль на грани отчаяния, потому что кому же не хочется быть звездой, что бы он там ни говорил. Неужели вот сейчас он возьмет и выдернет из-под нее этот почти обозначившийся волшебный ковер-самолет, готовый вознести ее из ее скучной жизни в его мир?
Быстрый взгляд по сторонам – убедиться, что никто их не слышит, – потом голос стал одновременно мягким и настойчивым.
– Новый проект, над которым мы сейчас работаем. Ты – именно то, что мы ищем. Ты была бы в нем просто великолепна. Как только я тебя разглядел, сразу же понял, что ты – это то, что надо. – Улыбка сожаления. – Сейчас, по крайней мере, я буду держать тебя в голове, когда мы станем разговаривать с сотнями кандидаток, которых к нам присылают. Может быть, нам повезет и…
Он умолк, не докончив, влажные глаза смотрели потерянно, как у щенка, брошенного в конуре после летнего отдыха.
– А не могла бы я… То есть… ну… – в лице Донны вспыхнула надежда, потом удивление собственной смелостью, потом разочарование, когда она замолчала, так больше ничего и не сказав.
В его улыбке появилась снисходительность. Взрослый увидел бы в этом выражение превосходства, но она была еще слишком юной, чтобы почувствовать, когда к ней относятся свысока.
– Вряд ли. Это значило бы идти на большой риск. Такой проект, да еще на начальной стадии… Кто- нибудь прослышит – и все, немедленная катастрофа. А у тебя ведь нет профессионального опыта, так?
Искушающее видение того, каким могло бы стать ее будущее, пробудило клокочущий вулкан надежды, слова понеслись, обгоняя друг друга и сшибаясь, как камни в потоке лавы. Призы за караоке в молодежном клубе, классно танцует – все подтвердят, роль кормилицы в школьной постановке «Ромео и Джульетты». А он думал, что учителя достаточно умны, чтобы не мутить воду и без того бурных юношеских желаний такими пьесами, но он ошибался. Они никогда ничему не учатся, учителя. Так же, как и их подопечные. Дети могут запомнить причины Первой мировой войны, но они не в состоянии понять, что существующие правила и есть реальность. Пусть хоть черт, но знакомый. Не брать сладостей у посторонних. Похоже, такие предостережения никогда не тревожили барабанных перепонок Донны Дойл, если судить по ее лихорадочному нетерпению. Он усмехнулся и сказал:
– Хорошо! Уговорила! – Он опустил голову и поймал ее взгляд. Теперь его голос звучал заговорщически. – Но ты умеешь хранить секреты?
Она кивнула с таким видом, как будто от этого зависела ее жизнь. Знать, что это так и есть, она не могла.
– Да, конечно, – сказала Донна, синие глаза сверкали, губки приоткрылись, между ними мелькал маленький розовый язычок. Он знал, что у нее пересохло во рту. Он также знал о наличии у нее и других отверстий, где происходило противоположное.
Он смерил ее задумчивым, оценивающим взглядом, явно взвешивая риск, и она встретила этот взгляд с опаской и желанием, мешавшимися в ней, как мешаются вода и виски.
– Я вот думаю, – еле слышно сказал, почти выдохнул он, – могли бы мы встретиться завтра утром? Скажем, в девять?
Тень сомнения на лице, потом ее взгляд прояснился, в глазах появилась решимость.
– Да, – сказала она, школа отброшена в сторону как несущественная помеха. – Да, хорошо. Где?
– Знаешь отель «Плаза»? – Теперь ему нужно было торопиться. Люди начали понемногу придвигаться к ним, сгорая от нетерпения заручиться его поддержкой в тех или иных делах.
Она кивнула.
– Там есть подземный гараж. Заходишь в него со стороны Бимиш-стрит. Я буду ждать тебя там на втором уровне. И никому ни слова, поняла? Ни маме, ни папе, ни лучшей подруге, ни своей собаке. – Она хихикнула. – Сможешь это сделать?
Он посмотрел на нее тем дружеским взглядом профессионального телеведущего, который убеждает недалеких, что телекомментатор от них без ума.
– На втором уровне? В девять? – уточнила Донна, твердо вознамерившись не упускать своего единственного шанса бежать от повседневности. Ей и в голову не могло прийти, что в конце недели она будет плакать, кричать и умолять вернуть ей эту повседневность. Что она будет готова отдать все, что останется от ее бессмертной души, в обмен на повседневность. Но сейчас, даже если бы кто-нибудь сказал ей об этом, она бы не поняла. В минуту, когда голова у нее закружилась и весь мир без остатка заполнила ослепительная мечта о том, что он может ей дать. Что может быть лучше?
– И никому ни слова, обещаешь?
– Обещаю, – торжественно сказала она. – Умереть мне на этом месте!
Часть первая
Тони Хилл лежал в постели и смотрел на длинную полоску облака, скользившего по небу цвета утиных яиц. Если что-то и убедило его купить этот тесный домишко, зажатый между точно такими же, так это
