— Это тот, которого отравили? — Интерес у бармена почти не пробудился.
— Вот что бывает, когда используешь дешевую рабочую силу из числа мигрантов, — заявил ближайший к ней гольфист.
Либо он был невероятно глуп, либо невероятно груб, либо невероятно черств. Придется подождать следующей тирады, чтобы убедиться наверняка.
— Да, мистера Вейда отравили, — хладнокровно подтвердила она.
— А я-то думал, с этим делом уже разобрались, — проговорил другой гольфист. — Экономка совершила ужасную ошибку, вот как это случилось, разве нет?
— Нам лишь необходимо прояснить одну-две детали, — сообщила Пола.
— Черт возьми, вы хотите сказать — она что, нарочно? — спросил гольфист номер один, разворачиваясь к ней и бросая на нее жадный взгляд.
— Вы знали мистера Вейда, сэр? — осведомилась она.
— Шапочно. — Он повернулся к приятелю. — Мы с ним просто здоровались, правда, Джефф?
Джефф кивнул:
— Ну, иногда болтали в баре, только и всего. У него была пара лейклендов, отлично воспитанные собаки. Летом он приводил их с собой и сидел с ними в пивном дворике. Что, интересно, стало с псами? Карлос, ты не знаешь, что сталось с его собаками? — Он выжидательно уставился на бармена.
— Не имею понятия. — Карлос принялся протирать бокалы.
— Он всегда был один? — спросила Пола. — Или когда-нибудь приходил сюда с друзьями?
Первый гольфист фыркнул:
— С друзьями? Не смешите меня.
— Мне сообщили, что недавно он тут случайно встретился со старым школьным другом. Вы не помните?
— Я помню, — отозвался Карлос. — И вы двое, вы тоже знаете этого парня. Несколько раз он сюда приходил один, а потом однажды вечером пришел Дэнни, и тот его узнал, тот другой парень. Они вместе выпили по паре, там, у камина. — Он указал в другой конец залы. — Водку и кока-колу, вот что он пил.
— Вы о нем еще что-нибудь помните? — спросила Пола самым обычным голосом. Не дай им подумать, что это важно, а то они захотят тебе угодить, и их воображение станет само заполнять пробелы.
Гольфисты покачали головами.
— У того, который приходил, всегда была книга, — заметил Карлос. — Большая, не как обычные книги. — Руками он изобразил нечто размером примерно восемь на десять дюймов. — С картинками. По- моему, там были цветы, сады какие-то.
— Делать тебе нечего, вот в чем твоя беда, — объявил гольфист номер один.
Пола разложила на стойке фотографии.
— Узнаёте его здесь?
Все трое сгрудились вокруг снимков. Джефф с сомнением помотал головой.
— Это может быть любой из них. — Он указал на трех узколицых, голубоглазых брюнетов.
Бармен нахмурился, поднес пару фотографий поближе к глазам, чтобы тщательнее их изучить.
— Нет, — твердо сказал он. — Не эти. Этот. — Он ткнул указательным пальцем в четвертый снимок и подвинул его к Поле.
У человека на снимке были темные волосы и голубые глаза. Лицо удлиненное, как и у трех других, но значительно шире, а ближе к подбородку оно сужалось.
— Теперь у него волосы короче, зачесаны набок. Но это он.
Джефф разглядывал выбранную фотографию:
— Я бы сам на эту не показал, но теперь, когда на нее смотрю… Может, ты и прав.
— Все время провожу, глядя на лица, — пояснил Карлос. — Почти уверен, это он.
— Спасибо. Вы нам очень помогли. А вы случайно не слышали каких-то отрывков их разговора? — спросила Пола, собирая фотографии в стопку. Опознанный снимок она положила наверх.
— Нет, — ответил Карлос. — У меня английский слабоват, чтобы разбирать такие разговоры. — Он развел руками. Жест получился настолько причудливый, что Пола инстинктивно почувствовала: лжет. — Я тут только принимаю заказы на питье и еду.
— Ничего страшного, — ответила она с ободряющей улыбкой. — Вы нам очень помогли. Может быть, мне придется вернуться и еще раз с вами поговорить, Карлос. — Она достала записную книжку. — Не могли бы вы мне сюда занести вашу фамилию и координаты для связи?
Пока он писал, она снова обратилась к гольфистам:
— А потом вы видели здесь этого парня? После того вечера, когда он встретился с Дэнни?
Они переглянулись. Джефф покачал головой:
— Нет, не видали.
Пола покосилась на приборную доску с часами. Всего-то без четверти десять. С Яной Янкович она должна встретиться в восемь утра. Либо искать дешевый мотель в Шеффилде[36], обрекая себя на плохой сон, либо вернуться в Брэдфилд и провести несколько уютных часов в собственной постели. В последнем случае она сможет заглянуть в «Аматис». Может, им повезет, и фотографию опознает кто-нибудь еще. Тем самым она хоть чем-то расплатится за услугу, которую ей оказала Крис Девайн. Выбор для Полы был очевиден: она всегда предпочитала должников кредиторам.
Полночь
Поймет ли он, что она проводила здесь столько времени? Оставит ли след ее пребывание? Повернется ли он к ней, словно один из трех сказочных медведей, и спросит ли: «Кто сидел на моем стуле?»
Она одним большим глотком допила бокал вина и потянулась за бутылкой, удобно расположенной на полу, в пределах досягаемости. Сидеть тут было почему-то очень уютно. Несмотря на то что она только что арестовала подозреваемого, который никак не соответствовал представлениям Тони об убийстве Робби Бишопа, она все равно доверяла собственным оценкам.
Больше беспокойства доставляли ей ощущения личные. Легко быть уверенной в своих чувствах, когда его тут нет: она по нему скучает, она может вообразить разговор с ним на любую тему, она способна представить себе выражение его лица. Она может даже осмелиться мысленно произнести то самое слово на букву Л. Но когда они оказываются вместе, все это пропадает. Она слишком сильно в нем нуждается и потому слишком обеспокоена тем, чтобы не сделать и не сказать чего-то такого, что вобьет между ними клин. И она подозревает, что Тони, при всем его профессионализме, не умнее, чем она, когда речь идет об этой важнейшей стороне их жизни.
А Тони в своей палате лежал с выключенным светом и открытыми занавесками. В окне отражалось сияние городских огней. Перед этим он на какое-то время провалился в забытье, но оно оказалось недолгим. Ему хотелось быть дома, в собственной кровати. Или хотя бы на собственном диване, имея в виду, что сама мысль о лестнице казалась невозможной. И чтобы никто не будил его в шесть утра, принося чашку чая, который он не хочет пить. И чтобы никто не обращался с ним так, словно ему пять лет и он не способен принимать самостоятельные решения. И главное — чтобы никто не впускал к нему мать.
Он глубоко вздохнул. Кого он обманывает? Дома он будет таким же беспомощным и жалким, как