Говорят, он там спасал людей. Нет, он умер от яда. Его отравили еще перед тем, как он пришел на матч.
— Отравили? Как? Чем?
— Я пока не знаю подробностей. Пола где-то в больнице, пытается получить информацию у врача, которая это обнаружила. На самом деле тут чистое везение. Из-за теракта ее перебросили в отделение неотложной помощи, а из-за Робби Бишопа она оказалась особенно восприимчива к мысли об отравлении.
— Значит, уже трое, — заключил он. — И все — из наших мест. Похоже, на твоем участке орудует серийный отравитель.
Кэрол смерила его взглядом:
— Разные яды, разные сценарии.
— И один и тот же почерк, — возразил Тони. — Убийство на расстоянии. Значительный временной промежуток между приемом яда и смертью. Все эти дела связаны, Кэрол. В наши дни редко встретишь умышленное отравление. Отравления — это что-то очень уж, я бы сказал, викторианское. Хитрое, коварное. Но это не очень-то подходит для двадцать первого века. Признай, Кэрол, у тебя серийный случай.
— Подожду твердых улик, — ответила она упрямо. — Кстати, смерть Тома Кросса — единственное убийство, которое мне действительно позволили расследовать.
Тони попытался осмыслить слова Кэрол:
— Что значит — единственное убийство, какое тебе позволили расследовать?
— Взрыв они от нас забрали, — пояснила она. — Этот новоявленный Отряд по борьбе с терроризмом. Незаконнорожденное дитя Двенадцатого спецотдела и Антитеррористического отдела. Северный филиал у них располагается в Манчестере. Теперь они явились в Брэдфилд, в своих грубых сапожищах и со своим девизом «Никаких имен — никакой ответственности». В буквальном смысле. Своих имен не сообщают, личных номеров не носят. Якобы для предотвращения актов возмездия. А по-моему, для предотвращения жалоб. Пола прозвала их имперскими штурмовиками, и она недалека от истины. Они страшные, Тони. Очень страшные. На Скаргилл-стрит я видела их в действии, и мне, честно говоря, стало стыдно, что я коп.
— И они теперь руководят операцией?
Он представил, каково это для Кэрол, с ее гордостью за себя и за свою группу.
— Целиком и полностью. Считается, что мы должны быть у них на подхвате на случай, если вдруг они чего-то от нас захотят. — Кэрол хрипло рассмеялась. — Будто в каком-нибудь полицейском государстве. Самое дикое, что я-то, по сути, должна быть одной из них. От меня этого ждут.
— И ты делаешь то, чего от тебя ждут? — спросил Тони, стараясь сохранять нейтральный тон.
— А как по-твоему? — Она не стала дожидаться ответа. — Пускай они занимаются своими привычными штучками — отлавливают очевидных подозреваемых, унижают всех, кто оказался молодым мужчиной-мусульманином. А мы будем делать то, что у нас получается лучше всего.
Тони знал: ей хочется, ей требуется, чтобы он посочувствовал ей, чтобы он занял ее сторону против тех, кого она считает плохими парнями. Чтобы он был за нее, и неважно, права она или нет. Трудность состояла в том, что сейчас он считал: она не права. Если в их отношениях и имелось что-то ценное, то, по его мнению, зиждилось оно на честности. Он не мог лгать ей, по крайней мере хоть сколько-нибудь убедительно. Да и она ему, подумал он. У них бывали времена, когда правду трудно было слышать и еще труднее произносить. Но, думая об их отношениях, он был убежден, что оба они теперь, вспоминая эти моменты, понимают, что, пережив их, оказались связаны друг с другом еще теснее. Тони набрал побольше воздуха и словно прыгнул в воду с вышки:
— Лучше всего у тебя получается не расследование и пресечение деятельности террористических ячеек.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина.
— Хочешь сказать, ты поддерживаешь то, что у нас творится?
Ему не надо было видеть Кэрол, чтобы почувствовать ее возмущение.
— Мне кажется, работа с потенциальными и действующими террористами — очень специальная разновидность полицейской службы, — промолвил он, пытаясь донести до нее правду, какой он ее видит, но не разжигать ее злость. — И мне кажется, что этим должны заниматься специалисты. Те, которых специально обучали разбираться в этом. Те, кто может забыть о своей обычной жизни и внедряться в террористические сети. Те, кто готов проникать в мысли боевиков и пытаться вычислить, где они намерены провести очередные акции. — Он почесал голову. — Мне кажется, здесь нужен не тот набор умений и знаний, который есть у тебя и у твоей команды.
— Ты хочешь сказать, что это правильно — забирать у нас это вопиющее дело? Что мы не должны вести полицейскую работу в собственном городе? — требовательно спросила Кэрол. По ее тону он чувствовал: она уверена, что, говоря это, он предает ее. Допив стаканчик, она налила себе еще.
— Я говорю, что кто-то наподобие ОБТ как раз и должен с вами работать. Если они плохо справляются с такой задачей, это еще не значит, что сама идея плоха, — мягко заметил Тони. — Дело не в тебе, Кэрол. Я же не порицаю ни тебя, ни твоих ребят. Я же не говорю, что вы никуда не годитесь, некомпетентны и прочее. Это просто признание факта: терроризм — особое явление. И к нему нужен особый подход.
— Видимо, к тебе самому это суждение неприменимо. Ты наверняка считаешь, что одинаково хорошо подготовлен к тому, чтобы составлять портреты террористов и портреты серийных убийц, — саркастически процедила Кэрол.
Тони почувствовал, что ситуация сложилась патовая. Не существует ответа, который убедил бы Кэрол отступить. Значит, лучше продолжать говорить правду. Часто это оказывается самой эффективной ответной стратегией.
— Да. Мне кажется, я могу предложить кое-какие дельные мысли, — сообщил он.
— Ну, разумеется.
Уязвленный, Тони ответил:
— Ладно. Давай проверим. Между прочим, по этому взрыву выстраивается совсем не такой портрет, как по обычному теракту.
Она молчит, ошеломленно, подумал он. Однако молчала она недолго.
— И что это должно означать? — спросила Кэрол с нотками задумчивости, хотя он, скорее, ожидал, что в ее голосе прозвучит враждебность.
— А ты поразмысли. На что направлен терроризм?
Почти без промедления Кэрол отчеканила:
— Это попытка добиться социальных или политических перемен насильственными методами.
— И как они добиваются своей цели?
— Не знаю… Запугивая население до такой степени, что оно начинает давить на политиков? Думаю, так действует Ирландская национальная армия.
Кэрол наклонилась вперед; теперь она увлеклась и преисполнилась энтузиазма.
— Верно, — согласился он. — Терроризм стремится создать атмосферу страха и недоверия. Атаковать те объекты жизни, где людям необходимо, где они привыкли чувствовать себя в безопасности. А значит — общественный транспорт. Розничную торговлю. Людям нужно ездить, им нужно покупать товары. И мы сразу видим, что футбольный стадион, пускай и набитый под завязку, к этой категории не относится. Нет таких людей, которые вынуждены ходить на футбол, чтобы выжить. — Он усмехнулся. — Некоторые фанаты, может, и считают, что чувствуют именно это, но в глубине души они знают, что если перестанут посещать матчи, то их жизнь не рухнет. Другое дело — если они бросят ездить на работу и ходить по магазинам.
— Я поняла. Допустим. Но что, если они решили, что лучше атаковать более доступную мишень, потому что главные для них сейчас труднодосягаемы?
— Это было бы справедливое возражение, если бы дело обстояло именно так, но на самом деле все обстоит иначе, ты сама знаешь. Нельзя наводнить полицией каждый поезд, каждый состав в метро, каждый автобус, каждый торговый центр, каждый супермаркет. Одним словом, масса доступных мишеней. Итак, первый аргумент в пользу той точки зрения, что это деяние не описывается как акт терроризма, — характер макромишени.
