допрос с пристрастием. Теперь она поняла, что ошибалась. Предательство было больнее.
40
Темноту кабинета Макфэдьена немного рассеивал призрачный свет мониторов. На двух мониторах, за которыми он в эту минуту не работал, мелькали картинки скринсэйвера, сделанного им самим. Зернистые газетные фотографии его матери, унылые виды Холлоу-Хилла, надгробие на Западном кладбище и недавние его фотоснимки Джилби и Мэкки.
Макфэдьен сидел за ноутбуком и составлял некий документ. Первоначально он планировал просто подать жалобу на бездействие Лоусона и его помощников. Но экскурсия на веб-сайт «Шотландский Администратор» показала ему бессмысленность такого шага. Любые его жалобы будут переданы самой файфской полиции, а там едва ли станут критиковать действия своего сотрудника, тем более заместителя начальника полиции. Он хотел получить серьезный ответ, а не отписку.
И тогда он решил изложить всю историю письменно и разослать ее копии во все крупные средства массовой информации в Шотландии. Однако чем дальше он продвигался, тем больше его одолевало беспокойство, что это письмо отбросят, как очередную выдумку сумасшедшего, во всем видящего заговоры. Или еще того хуже.
Макфэдьен прикусил заусенец и задумался о том, что же ему делать. Он, конечно, завершит свой критический разбор деятельности, а вернее, бездеятельности файфской полиции, позволяющей разгуливать на свободе двум убийцам. Но нужно было совершить что-то еще, чтобы люди прислушались к его словам. Что-то такое, что заставило бы обратить внимание на его жалобы или на то, как сама судьба настигает виновников убийства его матери.
Казалось бы, двух смертей должно было быть достаточно. Но люди так слепы. Они не видят того, что находится прямо у них под носом. После всех его трудов справедливость все равно не восторжествовала.
Он оставался единственным человеком, способным добиться того, чтобы правосудие свершилось.
Дом его начинал походить на лагерь беженцев. Алекс привык к образу жизни, который сложился у них с Линн за долгие годы: совместные трапезы, прогулки по берегу, посещения выставок и кино, иногда встречи с друзьями. Он признавал, что многие сочли бы такую жизнь однообразной, но ему она нравилась. Он понимал, что с рождением ребенка все переменится, и от души приветствовал эту явную, хотя и смутно представляемую им перемену. Однако он не рассчитывал, что в свободной комнате у него поселится Верд. Не ждал внезапного появления у себя на пороге убитой горем Элен и разъяренной Джеки. У него было ощущение, что дом его оккупирован. Его так захлестывали чужая боль и злость, что он уже не понимал, что чувствует сам.
Он просто дар речи потерял, когда появившиеся у него на пороге женщины попросили его спрятать их от журналистов, осаждавших их дома. Как могли они вообразить, что им здесь обрадуются? Первым побуждением Линн было сплавить их в гостиницу, но Джеки решительно заявила, что здесь единственное место, где их никто не будет искать. В точности как Верда, устало подумал Алекс.
Элен разразилась слезами, умоляя простить ее за измену Бриллу. Джеки властно напомнила Линн, что бралась помочь Алексу. И все-таки Линн настаивала, что им здесь не место. Но тут заплакала Дэвина, и Линн, захлопнув перед их носом дверь, помчалась ее утешать, бросив предварительно угрожающий взгляд на Алекса. «Только попробуй их впустить!» — означал он. Но Верд проскользнул мимо него и догнал женщин, когда они уже садились в машину. Вернувшись через час, он сообщил, что поселил их в соседнем мотеле под своим именем.
— У них крохотное шале среди деревьев, — доложил он. — Никто не знает, что они там. Им там будет хорошо.
Рыцарский поступок Верда привел к тому, что ужин начался напряженно, но постепенно мир был восстановлен, чему немало поспособствовало выпитое в значительном количестве вино. Трое взрослых людей сидели вокруг кухонного стола за опущенными шторами, и бутылки пустели одна за другой, а они говорили и говорили. Но слов им было недостаточно. Они жаждали действия.
Верд стоял за то, чтобы встретиться с Макфэдьеном лицом к лицу и потребовать у него объяснений за венки на похоронах Зигги и Брилла. Но супруги выступили против него единым фронтом. Не имея возможности уличить Макфэдьена в убийствах, они только его насторожат, а признания не добьются.
— Пусть настораживается, — твердил Верд. — По крайней мере оставит нас двоих в покое.
— А может, уедет подальше и придумает что-нибудь еще более изощренное. Он не спешит, Верд. У него впереди целая жизнь, — сказал Алекс.
— При условии, что убийца Брилла он, а не какой-то наемник Джеки, — проворчала Линн.
— Потому-то нам и нужно признание Макфэдьена, — кивнул Алекс. — Его уход в тень ничего нам не даст.
Так они топтались на одном месте, то и дело утыкаясь в тупики, откуда их периодически извлекал плач Дэвины, которая просыпалась и требовала кормежки. Накатили воспоминания. Алекс и Верд стали жаловаться на то, как тяжело им пришлось в их последний год в Сент-Эндрюсе, когда все указывали на них пальцами. Верд сдался первым. Он опустошил стакан и поднялся из-за стола.
— Мне нужен свежий воздух, — объявил он. — Меня не запугать. Я не стану прятаться до конца жизни за закрытыми дверьми. Я отправляюсь на прогулку. Кто-нибудь хочет составить мне компанию?
Таких не нашлось. Алекс собирался готовить, а Линн кормила Дэвину. Верд позаимствовал непромокаемую куртку Алекса и отправился на берег. Против ожидания, тучи, весь день закрывавшие небо, рассеялись. Небо было ясным, огромная луна висела низко над горизонтом между мостами. Температура упала на несколько градусов, и Верд поднял воротник, чтобы защититься от порывов пронзительно холодного ветра с залива. Он направился к железнодорожному мосту, зная, что если залезет наверх, то полюбуется великолепным видом на бухту, утес Басс-Рок и Северное море вдали.
Он радовался тому, что вышел на воздух. Человек всегда ближе к Богу на просторе, в одиночестве. Он думал, что поставил на прошлом крест, но события последних дней показали, насколько тесна его связь с тем молодым человеком, каким он был когда-то. Верду было необходимо побыть наедине с собой, восстановить веру в свое перерождение. Продолжая идти, он размышлял о пройденном им огромном пути, о множестве пороков, от которых он избавился благодаря вере в спасение, предлагаемое религией. Мысли его становились все светлее, на сердце становилось легче. Сегодня он позвонит семье. Ему нужно услышать родные голоса. Несколько слов жены и детей способны пробудить его от кошмара. Опасность не исчезнет. Он это знал. Но ему станет легче, появятся силы для борьбы…
Ветер усиливался, гудел и завывал вокруг него. Он задержал дыхание, прислушиваясь. К мосту приближался поезд, и Верд запрокинул голову, чтобы посмотреть, как он прогромыхает над ним по словно игрушечным рельсам. Неожиданный удар по черепу бросил Верда на колени, как будто вынуждая творить молитву. Второй удар, по ребрам, свалил его на бок.
Перед глазами возникла смутная темная фигура с бейсбольной битой в руках. И тут же третий удар, по спине, закрутил его мысли в вихре боли. Цепляясь за жесткую траву, он попытался уползти от неведомой беды. Четвертый удар, по ягодицам, пригвоздил его к земле, лишая надежды на спасение. И вдруг все прекратилось. Он словно бы перенесся в прошлое, на двадцать пять лет назад. Сквозь боль и головокружение в сознание ворвались крики и истошный лай маленькой собачки. Чье-то теплое затхлое дыхание ударило Верду в нос, а потом шершавый мокрый язык прошелся по его лицу. То, что он в состоянии был что-то почувствовать, привело Верда в такое умиление, что он прослезился.
— Ты охранил меня от врагов моих, — попытался выговорить он. И все провалилось во тьму.
— Я не собираюсь ехать в больницу, — упирался Верд.
Он повторил это столько раз, что Алекс заподозрил у него серьезные проблемы с мозгами. Верд сидел за кухонным столом, скованный болью, но несгибаемый в своем отказе от медицинской помощи. Лицо его
