Примерно через час, когда мы с Тедди сидели за ранним завтраком, я смог поподробней расспросить его о коде.
– Вы говорили, что предлагали свой код связистам. Как по-вашему, можно его передать по радио?
– А почему бы, собственно, и нет? – ответил Тедди, охотно поддержав свою любимую тему. – Можно выйти в эфир и передавать время от времени одни гудки. Враг не догадается, что вы ведете передачу, а если и узнает, то услышит один и тот же звук через неравные промежутки времени. Этим мой код и отличается от всех прочих. Сами сигналы не имеют значения, важны только промежутки времени между ними.
– Тот же принцип используется в сигнальных гудках. Шестисекундный гудок означает одно. Гудок, длящийся двенадцать секунд, – совсем другое.
– Верно, тот же самый принцип, – согласился Тедди.
– Допустим, армия воспользуется вашим кодом. Не слишком ли много времени потребуется для передачи краткой информации? И не окажется ли ее объем слишком ограниченным?
Попивая черный кофе, Тедди закурил сигарету.
– Конечно, с этим я вынужден согласиться. Возможно, это одна из причин, почему армия от него отказалась. И потом еще – у меня нет военного звания, я даже не младший лейтенант. Но не забывайте, что в эфире код можно отработать куда тоньше, выверив по часам до одной пятой секунды. Таким образом, вы получите пятьсот значений на сто секунд, если примете за единицу времени пятую часть секунды.
– Но все равно ваше сообщение сведется к пятистам значениям, причем, если ваше значение окажется пятисотым, вам придется ждать сто секунд между сигналами. То есть вам понадобится сто секунд.
– И здесь вы тоже правы. Получается медленно. Но я полагал, что таким может быть код специального назначения.
– Вы не думаете, что криптоаналитик противника достаточно быстро сумеет разобраться в вашем перечне значений?
– А вот тут, молодой человек, вы ошибаетесь. Если у вашего вражеского криптоаналитика нет сверхъестественного чувства времени, ему ни за что не догадаться, что он слышит код. В этом-то вся прелесть! Таким кодом смогут пользоваться в партизанской войне разведчики на вражеской территории. Но, допустим, у этого криптоаналитика ухо все равно что хронометр или он чертовски догадлив и начал засекать время между сигналами, – вы его все равно обдурите.
– Хотите сказать, что эти ваши заранее закрепленные значения вы можете менять через регулярные интервалы?
– А почему бы и нет? – спросил Тедди торжествующе. – Значения можно менять хоть каждый день. Как по-вашему, на флоте моим кодом могли бы заинтересоваться? Я все-таки считаю, что он открывает большие возможности.
– Не исключено, но я за флот не отвечаю. Не знаю, что вам скажут в управлении связи, если вы туда обратитесь. Возможно, сочтут, что тут не соблюдены основные принципы безопасности, потому что, во-первых, код знаете вы, а во-вторых, другие люди. Например, я. Военно-морские коды придумывают морские офицеры и прошедшие проверку гражданские, причем все обязаны держать их в секрете.
– Бог ты мой, я об этом не подумал! – Довольный блеск в глазах Тедди погас, будто закатились два маленьких солнца. – Ладно, ничего не поделаешь, наверное, у военных это все есть. Может, таким кодом сейчас и пользуются, просто я об этом ничего не знаю.
– Может быть. Я тоже не знаю.
Я оставил Тедди размышлять о том, какую пользу он сможет извлечь из того, что узнал от меня. Но и он надоумил меня кое о чем. Сью Шолто работала на радиотрансляционной станции.
Однако разлагавшееся тело Сью Шолто и все, что было с ней связано, осталось на территории Гавайев, тогда как я ехал на поезде по Аризоне. К тому же с тех пор появилось еще два трупа, и мысли мои были заняты вопросами более насущными. Почему умер Хэтчер, если его смерть не есть результат несчастного случая? И что за отношения, если, конечно, они имели место, связывали Хэтчера и Андерсона? Я понятия не имел, что сделаю или скажу, если увижу Андерсона, но все-таки сидел в засаде в клубном вагоне, ожидая, когда он пройдет мимо меня в столовую, будто наделся решить головоломку, взглянув на него еще раз.
Ожидание оказалось долгим, и все это время я принимал утренний парад: первым мимо меня с важным видом прошествовал коротышка майор Райт. За ним порхнула Рита Тессинджер, свежая и трепетная. Следом – ее мать, немного утомленная, но довольная. Потом дама из Гранд-Рэпидз, облаченная в пурпурный цветастый шелк и готовая мгновенно дать бой неудобствам, которые неизменно подмечали ее цепкие старческие глазки. И наконец, Мери, молодая, красивая и обманчиво добродетельная.
Насчет первого и второго я ей сказал, а насчет третьего умолчал.
– Ты сегодня вскинулся ни свет ни заря, – сказала она.
– Отлично выспался.
– Я тоже. Заснула, едва коснувшись головой подушки.
– Я императорский белый конь, и Холзи может скакать на мне верхом, когда пожелает. Я уже позавтракал. Подождать тебя здесь?
– Подожди.
Мери ушла, бедра ее чуть покачивались, словно от приятных воспоминаний. Ее стройное тело, скрытое сейчас серым костюмом из шерстяной фланели, вновь обретя загадочность, вызывало во мне желание.
Желание, однако, испарилось в связи с появлением мисс Грин, которая явилась одна, в зеленом платье цвета искусственной пасхальной травки и туфлях того же оттенка. Когда она приблизилась ко мне, я заметил, что к передвижной выставке искусственных драгоценностей она добавила изумрудные серьги. Вид у нее был нездоровый.
– Доброе утро, – поприветствовал ее я, – вы не видели мистера Андерсона?
– Разве вы не знаете? Мистер Андерсон покинул наш поезд.
– Но он говорил мне, что едет через Лос-Анджелес.
– Он так и собирался, но позвонил по междугородному на одно из своих дальних месторождений, и ему посоветовали остаться на несколько дней в Нью-Мехико. Поэтому вчера вечером, а впрочем, может быть, и рано утром, он вышел в Гэллопе. Он сказал мне, что едет в Альбукерк.
– Жаль, я не знал. Хотел с ним попрощаться. У вас, случайно, нет его калифорнийского адреса?
– Нет, он говорил, что почти не сидит на месте. Хотя мой адресок записал. – Она хрипловато усмехнулась. – Ну что ж, пойду взгляну, что там у нас на завтрак. Еще увидимся.
Я был обезоружен, но, похоже, оказался прав. Возможно, вопросы, казавшиеся идиотскими мне самому, спугнули Андерсона и заставили сойти с поезда. Если я сумею убедить ФБР в Лос-Анджелесе, что его необходимо разыскать, ему все-таки придется дать на них ответы.
Я отправился в «пульман» и спросил проводника, забрал ли Андерсон свои вещи.
– Нет, сэр. Он попросил мисс Грин передать мне, чтоб я отнес их в багажный вагон. Она сказала, что через несколько дней мистер Андерсон приедет в Лос-Анджелес и там их получит. У мистера Гордона был всего один чемодан, и, насколько я понимаю, он захватил его с собой.
– Гордон тоже вышел?
– Да, сэр. Меня это устраивает.
– Они что, уехали вместе?
– Не знаю, мистер Дрейк. Мне известно только, что оба они вышли в Гэллопе. Ни тот, ни другой не сказали мне ни слова.
Три варианта пришли мне в голову, кроме того, о котором я думал раньше. Гордон преследовал Андерсона. Андерсон преследовал Гордона. Или один убил другого, а тело сбросил с поезда. Непредсказуемость и жестокость самой жизни заставляли меня склониться к наиболее трагическому варианту развития событий. Ситуация предстала еще более таинственной, когда я, опросив пассажиров, выяснил, что никто из них не видел, как Гордон или Андерсон выходили.
Мисс Грин и Мери вернулись из столовой вместе, и я спросил мисс Грин, договаривался ли Андерсон насчет своего багажа заранее.
– Он оставил мне записку. Я нашла ее под подушкой, проснувшись утром. Это оказалось очень милое письмецо, не просто записка.
– Вы уверены, что это Андерсон его написал?
– Разумеется, уверена. Кто еще станет мне писать?
– Вы знаете его почерк?
– Не знаю. Да, кажется, не знаю. Но я уверена, что записку написал он. Там было сказано, что он едет в Альбукерк и что вещи надо отправить в Лос-Анджелес.
– Он говорил раньше, что собирается сойти с поезда?
– Нет. Я удивилась, найдя записку.
– А где сейчас эта записка?
– Записка? Одну минутку. – Она пошла к себе в купе поискать. Вернулась мисс Грин с пустыми руками. – Пропала, – сообщила она. – Ума не приложу. Была на месте час тому назад.
По лицу мисс Грин, стареющему и размалеванному, как у куклы, невозможно было угадать, о чем она думает. Я не понимал, лжет она или нет. Все, что она произносила и делала, выглядело неестественно, как-то не по-людски. Постоянная дрожь в руках свидетельствовала о том, что ее нервной системе нанесен пусть незначительный, но непоправимый ущерб. Труп, воскрешенный к жизни, после того как ткани затронул распад, наверняка бы двигался, говорил и одевался именно так, как она.
Мисс Грин снова принялась за чтение, и вскоре окунулась с головой в свой любимый раздел «Пикантные истории». Я пошел к Мери и сел рядом с ней.
– Мисс Грин желает знать, что случилось, – сказал я вполголоса. – А по-моему, что-то случилось с ней.
– Что ты имеешь в виду? Женщин вроде нее встречаешь на каждом шагу. Не получила образования, но оказалась при деньгах и не знает, как самостоятельно ими распорядиться.
– Верно, но откуда у нее взялись эти деньги? – Я обернулся и посмотрел исподтишка на мисс Грин. Ее выцветшие хищные глазки впились в страницу дешевого журнала. – Есть в ней что-то на редкость противное, ну прямо рептилия какая-то.
– Допустим, деньги она выиграла в лотерею, – хихикнув, предположила Мери. – Лучше утихомирь свое воображение, Сэм. Мисс Грин всего-навсего напыщенная старая карга. Мне кажется, я хорошо разбираюсь в женщинах, а больше мне о ней нечего сказать.
– Однако она питает дружеское расположение к Андерсону. Мне стало казаться, что этот тип не так прост, а теперь он исчез. Оба выбрались из ловушки. Гордон тоже сбежал.
– Гордон?
– Тот, что шпионил за тобой ночью в клубном вагоне. Сошел с поезда вчера вечером.
– Это что, преступление? Откуда ты знаешь, что у него не было уважительной причины…
– Не исключено, что была. Но почему я должен ему доверять? Он вел себя подозрительно.
– Тебе, Сэм, все кажется подозрительным. Не слишком ли ты увлекся?
– Ты права, увлекся. Но разве ты не видишь, что мы оба увязли в этих неприятностях по уши? Ты или я вполне можем оказаться следующими. Я уже едва не оказался.
– Знаю. – Мери приникла ко мне и крепко сжала своей белой рукой мою коленку. – Тогда почему ты с таким упорством продолжаешь совать нос в чужие дела?
– В воздухе пахнет бедой, а я верю, что беду можно предотвратить. Мне только нужно хоть за что-нибудь зацепиться.
– А если зацепиться не за что?
– Минуту назад ты сказала, что я суюсь куда не следует. Теперь выясняется, что и зацепиться тут не за что, потому что у меня просто разыгралось воображение. Впрочем, бесполезно ждать логики от женщины.
– Может, у меня и нет логики, но я верю своим ощущениям. А они подсказывают мне, что будет лучше, если ты постараешься побыстрей обо всем этом забыть.
