— Ты и не захотел бы им быть, если б видел фильм. Он был плохим парнем, то есть он играл переодетого агента ФБР, который должен был остановить эту шайку и помешать им грабить. Он...
Кит говорила еще что-то, но я не слышал ни слова. Кровь застыла у меня в жилах, и мне пришлось приложить все силы, чтобы не выказать своего страха.
— ...о'кей? — донеслось до меня наконец.
— Да. Конечно.
Судя по всему, она спрашивала, можно ли ей пойти поплавать, так как после моего ответа Кит поднялась, схватила с песка доску и, махнув рукой Джерри и Соне, с разбегу бросилась в воду. Машинально следя за тем, как она гребет, лежа на доске, я думал: «Переодетый агент ФБР!.. О господи! Устами младенца...»
Кит барахталась в прибое довольно долго, но вот ей удалось поймать волну. Ту же волну выбрал для себя Джеки и уже мчался на ее гребне. Я видел, как он несколько раз менял направление скольжения, поворачивался спиной к волне и даже попытался исполнить разворот на триста шестьдесят градусов. Кит же просто удерживала равновесие, ожидая, пока волна сама вынесет ее на берег.
Потом она подбежала ко мне.
— Видал, как просто?! — воскликнула она. Голос Кит звенел от переполнявшей ее радости, и я подумал, что сейчас она выглядит особенно красивой, уверенной в себе и счастливой. Это была совсем другая Кит — не такая, какой я видел ее днем.
Я кивнул, и она снова опустилась рядом со мной на песок. Солнце давно село за солончаковые болота, и небо за нашими спинами приобрело цвет жженой охры. Впереди наползала с океана бархатная ночная мгла, в которой таяла легчайшая розовая дымка.
Кит тоже откинулась на спину, и некоторое время мы лежали рядом, глядя, как целая флотилия рыбацких лодок, мигая фонарями, движется от Глостера к Большой банке.
Это было прекрасно.
Неподвижный океан. Бесконечный извилистый берег, протянувшийся от Кейп-Энн до самой Канады. Золотисто-желтое сияние, тонущее за изгибом земной коры. Легкий морской ветерок, играющий нашими волосами, — холодящий кожу, ласковый, успокаивающий бриз. На мгновение я вообразил себя и Кит несущимися по бирюзовым волнам, растворяющимися в этом бесконечном пространстве, становящимися его частью...
Мои пальцы непроизвольно впились в плотный остывающий песок.
И наткнулись на прохладные пальцы Кит.
Над нами темнело небо, из зарослей неслась запоздалая трель какой-то птицы. Вода поднималась, начинался прилив, и морские волны плескались уже у самых наших лодыжек.
Кит не отдернула руку, и ее пальцы продолжали касаться моих. Она была молода, красива, и она мне нравилась. В ней была глубина, в которую она не позволяла заглянуть никому. Ни Джеки. Ни отцу.
О, эта таинственная метаморфоза, когда куколка превращается в бабочку, подросток — в женщину!
Кит покидала ясли, в которых пребывала много лет, она выходила на широкую дорогу жизни, и перед нею лежали десятки возможностей. И она могла выбрать любую. Колледж, университет, профессиональный серфинг или карьеру мелкой подпольщицы-террористки...
Сейчас Кит напоминала мне Бриджит.
Бриджит, которая узнала, что каким-то чудом я все-таки уцелел, но еще не поняла, что теперь ей придется меня убить.
Я посмотрел на Кит.
Сможет ли она убить меня?
Смогу ли я убить ее?
Не успеет закончиться неделя, а я уже буду знать ответы на оба эти вопроса.
7. Смерть на Паркер-ривер
Серый ветер. Серая вода. Призраки колокольных звонов над болотами. Розовые лепестки, серафимы, левантийские простыни. Фрагмент Сикстинской капеллы на потолке.
Я выскальзываю из комнаты.
Туман стелется длинными ленивыми языками, глухо звенит колокол на бакене, глубоко и мерно дышит во тьме невидимый, притворяющийся добрым океан.
Тру лицо и смотрю на небо.
Оно тревожит и смущает мой дух.
Над горизонтом колышется пепельно-серебристое сияние — тень рассвета, который нехотя, словно с похмелья, встает на востоке, укутанный в грязные лохмотья облаков. Никаких признаков солнца — будто его вообще нет. Лишь в одном месте просвечивает сквозь повисшие над Кейп-Энн тучи что-то белесое и больное. Все вокруг кажется холодным, грубым, лишенным красок и жизненных соков, похожим на дикое мясо, наросшее на старой ране.
Сегодня что-то произойдет.
Что-то плохое.
Прислоняюсь к балконным перилам. Они холодны и мокры от росы.
Позади безлунная ночь без сновидений. Никаких тебе соленых поцелуев прохладных губ. Сон похож на падение в бездонную черную яму, на дне которой — пробуждение ранним холодным утром.
Зевая, смотрю на дюны. На пляже уже заметно движение. Кто-то выгуливает собаку, кто-то бежит трусцой. Джеки решительно волочет куда-то доску для серфинга.
Нет, две доски!..
Не успел я об этом подумать, как из дверей большого дома появилась Кит. Она в закрытом гидрокостюме и босиком. Они встречаются, целуются и вместе идут вдоль берега к тому месту, где волны прибоя разбиваются о подводный риф.
Я возвращаюсь в комнату и хватаю чашку с кофе, приготовленным кофемашиной. Снова выхожу на балкон. Моя комната — единственная в гостевом флигеле — с балконом. Должно быть, это потому, что я звезда вчерашнего шоу, подающий надежды мальчик-вундеркинд.
Еще совсем рано. Примерно шесть утра, но я чувствую себя отдохнувшим. Кажется, впервые за последние две недели — то есть с тех пор, как я прилетел на Тенерифе — мне удалось выспаться как следует. Благодаря кондиционеру температура в комнате всю ночь оставалась комфортной, постель была в меру мягкой и удобной, к тому же ни одно летающее кровососущее насекомое не тревожило мой сон, чему я был особенно рад.
Я прихлебываю кофе и смотрю, как расходятся облака и солнце начинает подниматься все выше над скопищем ветхих деревянных строений, являющихся главной приметой местного ландшафта. Ближе к берегу стоят несколько домов поновее и подороже, пара кафе, магазин рыболовных принадлежностей и ресторан, специализирующийся на блюдах из омаров.
Я начинаю машинально двигаться вдоль балконных перил, одной рукой по-прежнему держась за них, другой поднося к губам чашку с кофе. Делаю очередной глоток и едва удерживаюсь, чтобы не помахать рукой какой-то даме, которая появляется в окне особняка напротив. Окно находится на верхнем этаже; судя по всему, это ванная комната. Женщина опускает жалюзи, прежде чем я успеваю ее поприветствовать. На лице женщины гримаса оскорбленного достоинства. Стекло грязное или запотевшее, поэтому разглядеть, одета она или нет, я не успеваю.
На крыше того же особняка замечаю что-то вроде беседки. Сначала никак не могу взять в толк, зачем здесь это архитектурное излишество, но, приглядевшись, понимаю, что передо мной любительская обсерватория. Из-под блестящего металлического купола торчит труба телескопа. Пока я смотрю, из щели в стене обсерватории появляется какой-то мужчина. После ночного бдения наедине со звездами он кажется таким измотанным, что я почти уверен: еще секунда, и он упадет замертво, но он довольно быстро приходит в себя и, отыскав наружную лестницу, начинает спускаться на веранду первого этажа.
