помещалось кафе.
— Хозяйка кафе, Матильда, была замужем за одним из наших с Хоканом друзей, — сказал Стен Нурдландер. — Овдовела уже. Ее муж Клас Хурнвиг служил старпомом на том же «Змее», что и мы с Хоканом.
Валландер кивнул. Вспомнил, что Хокан фон Энке упоминал именно этот класс подводных лодок.
— Мы стараемся ее поддерживать. Она нуждается в деньгах. А к тому же варит вкусный кофе.
Первое, что увидел Валландер, войдя внутрь, был стоящий посредине комнаты перископ. Стен Нурдландер сообщил, с какой списанной субмарины его сняли, и Валландер понял, что находится в частном музее подводных лодок.
— С годами сложился обычай, — сказал Стен Нурдландер, — все, кто служил на шведских подлодках, и в кадрах, и по призыву, хотя бы один раз приходили в кафе Матильды. И непременно что–нибудь приносили с собой, иначе нельзя. Что–нибудь из украдкой позаимствованного фарфора, одеяло, даже исправные штурвалы и регуляторы. Настоящим апогеем были, конечно, те случаи, когда лодки снимались с вооружения и отправлялись в металлолом. Тогда многие, понятно, прибирали к рукам то и это, и кто–нибудь непременно устраивал сбор в пользу Матильды. Только вносили не деньги, а, скажем, глубиномер со списанной лодки.
Из кухонной двери вышла девушка лет двадцати.
— Это Мария, внучка Матильды и Класа, — сказал Стен Нурдландер. — Матильда по–прежнему иногда здесь бывает, но ей уже за девяносто. Правда, она утверждает, что ее мать прожила сто один год, а бабушка — сто три.
— Так оно и есть, — заметила девушка. — Маме пятьдесят. И она считает, что прожила только полжизни.
Им подали кофе и булочки. Стен Нурдландер взял еще и пирожное, наполеон. За столиками тут и там сидели посетители, преимущественно люди пожилые.
— Давние экипажи подводных лодок? — спросил Валландер, когда они шли в дальнюю, пустующую комнату.
— Не обязательно, — отозвался Стен Нурдландер. — Но многих я узнаю.
В дальней комнате на стенах висели старые форменные тужурки и сигнальные флажки. У Валландера возникло ощущение, будто он очутился на складе реквизита для военных фильмов. Они сели за столик в углу. Над столиком висела рамка с черно–белой фотографией. Стен Нурдландер кивнул на нее:
— Вот один из наших «Морских змеев». Второй во втором ряду — я, четвертый — Хокан. Класа Хурнвига с нами в тот раз не было.
Валландер придвинулся поближе, рассматривая снимок. Лица различить трудно. Стен Нурдландер рассказал, что фотографировались они в Карлскруне, перед выходом в дальнее плавание.
— Вообще–то плавание отнюдь не сказочное. Из Карлскруны до Кваркена, [Имеется в виду пролив Норра–Кваркен, самая узкая часть Ботнического залива.] потом до Каликса и обратно. Ноябрь, холодище. Если память мне не изменяет, почти все время штормило. Постоянная качка, где бы мы ни находились, ведь Ботнический залив мелководен. На достаточно большую глубину погрузиться невозможно. Балтика — сущая лужа.
Стен Нурдландер жадно ел пирожное. Но как бы не интересовался его вкусом. Потом вдруг отложил вилку.
— Что все–таки произошло? — спросил он.
— Едва ли я знаю больше, чем вы или Луиза.
Стен Нурдландер порывистым движением отодвинул чашку. Валландер заметил, что он такой же усталый, как Луиза. Еще один человек, которого мучает бессонница, подумалось ему.
— Вы знаете его лучше, чем другие, — сказал он. — По словам Луизы, вы очень близко дружили. А значит, ваши соображения насчет того, что могло случиться, чрезвычайно важны.
— Вы говорите точь–в–точь как полицейский, с которым я встречался на Бергсгатан.
— Так я и есть полицейский!
Стен Нурдландер кивнул. Он был очень напряжен. На лице явственно читалась тревога.
— Почему вас не было на его семидесятипятилетии? — спросил Валландер.
— Моя сестра живет в Бергене, в Норвегии. У нее скоропостижно умер муж. Потребовалась моя помощь. К тому же я не любитель многолюдных приемов. Мы с Хоканом отметили по–своему. Неделей раньше.
— Где же?
— Здесь. Кофе и пирожными.
Стен Нурдландер кивнул на форменную фуражку на стене:
— Это фуражка Хокана. Его подарок по случаю нашего маленького праздника.
— О чем вы говорили?
— О чем всегда, о событиях октября восемьдесят второго. Я служил тогда на эсминце «Халланд», который вскоре должны были снять с вооружения. Сейчас он стоит в Гётеборге на приколе как музейный корабль.
— Значит, вы служили стармехом не только на субмаринах?
— Начинал я на торпедном катере, потом служил на корвете, эсминце, подводной лодке, а под конец опять на эсминце. Мы стояли у западного побережья, когда в Балтийском море стали появляться подлодки. Около полудня второго октября командир Нюман объявил, что нам приказано полным ходом идти в Стокгольмские шхеры и находиться там на случай чрезвычайной ситуации.
— В течение тех бурных суток вы имели контакт с Хоканом?
— Да, он мне звонил.
— Домой или на корабль?
— На эсминец. Дома я тогда вообще не бывал. Все увольнительные отменили. Нас держали в повышенной боеготовности, вполне можно так сказать. Не надо забывать, в те прекрасные времена мобильные телефоны еще не стали достоянием всех и каждого. Матросы–срочники, обслуживавшие коммутатор на эсминце, спускались вниз и сообщали о звонке. Чаще всего он звонил ночью, чтобы я мог говорить прямо из своей каюты.
— Почему?
— Наверно, ему не хотелось, чтобы кто–нибудь слышал, о чем мы говорим.
Голос Стена Нурдландера звучал ворчливо и недовольно. И все это время он разминал вилкой остатки пирожного.
— Фактически с первого по пятнадцатое октября мы разговаривали каждую ночь. Вообще–то я думаю, ему не разрешалось вести со мной такие разговоры. Но мы доверяли друг другу. Он чувствовал, сколь тяжела его ответственность. Глубинная бомба могла попасть в субмарину и потопить ее, вместо того чтобы принудить к всплытию.
Остатки пирожного на тарелке превратились в неаппетитную кашу. Стен Нурдландер отложил вилку и прикрыл тарелку бумажной салфеткой.
— В последнюю ночь он звонил мне трижды. Третий раз совсем поздно, вернее уже на рассвете.
— Вы по–прежнему находились на эсминце?
— Мы стояли примерно в одной морской миле от Хорсфьердена. Дул ветер, однако не слишком крепкий. На борту была объявлена полная боеготовность. Офицеров, разумеется, информировали о происходящем, но рядовые члены экипажа знали только о боеготовности, а не о ее причинах.
— Вы действительно ожидали приказа о начале противолодочной операции?
— Мы же не знали, что предпримут русские, если мы заставим всплыть одну из их подлодок. Вдруг бы они попытались освободить ее? Их боевые корабли, находившиеся к северу от Готланда, не спеша направлялись к нам. Один из наших телеграфистов говорил, что никогда не слыхал такого интенсивного радиообмена между русскими, даже во время самых масштабных маневров у балтийского побережья. Они нервничали, и это понятно.
Стен Нурдландер умолк, так как вошла Мария, спросила, не желают ли они еще кофе. Оба поблагодарили и отказались.
— Давайте поговорим о самом важном, — сказал Валландер. — Как вы восприняли приказ,
