— Они заехали не туда, — соврал он. — У соседей замкнуло проводку на скотном дворе.
— У кого именно?
— У Ханссонов.
— Это которые же соседи?
— Ну, к чему все это объяснять? Ты все равно не знаешь, где их усадьба.
Линда держала в руке свой обычный маленький рюкзачок. И со всей силы швырнула его в отца. Он сумел уклониться, и снаряд задел его только по плечу. В ярости он поднял рюкзак с земли.
— Ты что делаешь?!
— Мне только недоставало, чтобы ты стоял тут и врал мне прямо в глаза!
— Я не вру.
— Пожарные были здесь! Я поговорила с твоим соседом. Он сказал, у тебя во дворе стояли две пожарные машины.
— Я забыл выключить конфорку.
— Проспал?
Валландер кивнул на поля, где немногим раньше совершил марш–бросок, от которого до сих пор гудели ноги.
— Я гулял с Юсси.
Не говоря более ни слова, Линда выхватила у него рюкзак и вошла в дом. Валландер прикинул, не сесть ли в машину и не рвануть ли куда глаза глядят. Линда ведь так и будет без конца корить его за вранье и за немыслимую халатность. Так и будет возмущаться, и в итоге он тоже разозлится. Уже ведь начал. Что там у нее в рюкзаке, он не знал. Но рюкзак тяжелый, плечо болит. С растущим возмущением он думал, что она впервые применила против него то, что можно назвать физической силой.
Линда снова вышла во двор.
— Помнишь, о чем мы говорили несколько недель назад? В тот день, когда моросил дождь и я была здесь с Кларой?
— Разве упомнишь все, о чем мы говорили?
— Мы говорили, что она, как только подрастет, сможет жить у тебя.
— Давай поговорим спокойно, — сказал Валландер. — Ты установила пожарную сигнализацию. Теперь мы знаем, что она работает. Дом не сгорел. Я забыл выключить конфорку. С тобой такого никогда не случалось?
Дочь ответила не раздумывая:
— После рождения Клары ни разу.
— Думаю, когда ты была маленькая, со мной тоже такого не случалось.
Перепалка утихла. Схватка шла на равных, ни одному не удалось по–настоящему уязвить противника. Линда села в садовое кресло, Валландер стоял все еще настороже — вдруг ее гнев вспыхнет с новой силой. Она смотрела на него с тревогой во взгляде:
— Ты стал забывчив?
— Я всегда был такой. В определенных пределах. Наверно, правильнее сказать, я рассеян.
— Я имею в виду, больше, чем раньше?
Он сел, вдруг устал от слишком частого вранья.
— Пожалуй, да. Иногда целые периоды времени исчезают из памяти. Как растаявший лед.
— Ты о чем?
Валландер рассказал о поездке в Хёэр. Только про попутчицу умолчал.
— Я вдруг потерял представление о том, зачем туда приехал. Словно был в ярко освещенной комнате и вдруг свет без предупреждения выключили. Сколько я пробыл впотьмах, не знаю. Я вроде как даже не знал, кто я такой.
— Раньше такое случалось?
— Не настолько сильно. Но я ходил к врачу, к мальмёскому специалисту. Она считает, я просто переутомился. Мол, думаю, будто я все еще шустрый тридцатилетний парень и могу сейчас не меньше, чем тогда.
— Не нравится мне это. Сходи к другому врачу.
Он кивнул, но не ответил. Линда встала, ушла в дом и вернулась с двумя стаканами воды. Валландер осторожно, как бы невзначай, поинтересовался, нашли ли ту женщину из Мальмё, которая убила своих родителей.
— Я слышала, ее взяли в Векшё. Кто–то ее подвозил, и она внушила ему подозрения. Он угостил ее кофе в придорожном кафе и вызвал полицию. У нее был нож, и она попыталась покончить с собой. Но неудачно.
— У тебя никогда не возникало желания убить меня? — спросил он, облегченно вздохнув, поскольку его помощь беглой преступнице осталась в секрете. Мартинссон молчал, сдержал слово.
— Конечно! — Линда рассмеялась. — Сколько раз. В том числе совсем недавно. Надеюсь, старикан не доживет до тех времен, когда вконец одряхлеет и впадет в маразм, вот как я подумала. Все дети порой желают родителям смерти. А ты часто хотел, чтобы я умерла?
— Никогда.
— Правда?
— Правда.
— Утешу тебя: значительно чаще у меня перед глазами была Мона. Но конечно же я со страхом думаю о времени, когда вас не станет. Кстати, мы с Хансом сумели уговорить Мону лечь в клинику на лечение.
Юсси углядел в поле зайца и залаял. Они молча наблюдали за его упорными попытками выбраться из загона. Заяц убежал, и Юсси утих.
— Я приехала по другому поводу, — вдруг сказала Линда.
— Что–то с Кларой?
— Нет. С Кларой все хорошо. Ханс сегодня дома, при ней. Я приучаю его к ответственности. И по– моему, он это ценит. Клара в самом деле невероятно далеко от задерганного банковского мира.
— Но что–то все–таки произошло?
— Вчера вечером я ездила в Копенгаген. Вместе с двумя подругами. На концерт. Выступала Мадонна, кумир моей юности. Огромное впечатление. Потом мы вместе поужинали и распрощались. Я остановилась в роскошной гостинице, в «Англетере». Хансова фирма имеет там скидку. Настроение у меня было прекрасное, спать не хотелось, и я прогулялась по Стрёйет. [Стрёйет — торговая улица в Копенгагене, пешеходная зона.] Кругом толпы народу, я села на лавочку и тут увидела его.
— Кого?
— Хокана.
Валландер смотрел на дочь, не в силах вымолвить ни слова. Она нисколько не сомневалась, была твердо уверена.
— Ты совершенно уверена?
— На миг я увидела не только фигуру и лицо. Манера двигаться тоже его — плечи чуть приподняты, шаги быстрые, короткие.
— И что же, собственно, ты видела?
— Я сидела на скамейке у небольшой площади на Стрёйет, как площадь называется, не знаю. Он шел со стороны Нюхавна, [Нюхавн — короткий канал, построенный в 1671 г., чтобы суда могли заходить в самый центр Копенгагена; в настоящее время живописный и элегантный старинный уголок города.] вверх по улице. И заметила я его, когда он уже прошел мимо. Сперва узнала волосы на затылке, потом походку и, наконец, плащ.
— Плащ?
— Я узнала его.
— Существуют тысячи одинаковых плащей, верно?
— Но не весенний плащ Хокана. Тонкий, темно–синий, похожий на дождевики моряков. Лучше описать не могу. Но это был его плащ.
— Что ты сделала?
