тем добрым намерениям, которые, несмотря ни на что, существовали. Мы были не просто неукротимыми студентами, которые воображали, будто находятся в самом центре мироздания, где все возможно. Солидарность была настоящая.
Карин рассмеялась:
— Помнишь Ханну Стойкович? Чокнутую официантку из лундского «Гранда», которая считала, что мы слишком мягкотелые. Она проповедовала тактику «маленьких убийств», так она это называла. Надо, мол, стрелять банкиров, предпринимателей, реакционеров-преподавателей. Выйти на охоту, как хищники. Никто ее не слушал. Слишком уж это грубо. Мы предпочитали стрелять в самих себя и сыпать соль на раны. Она как-то раз огрела председателя муниципалитета ведерком для льда. И получила пинка. Ее тоже нет в живых.
— Я не знала.
— Она якобы сказала мужу, что поезд идет не вовремя. Он не понял, что она имела в виду. А потом ее нашли на железнодорожных путях за Арлёвом. Она завернулась в одеяло, чтобы медики со «скорой» не перепачкались.
— Зачем она так поступила?
— Кто бы знал. Она только записку оставила на кухонном столе: «Я на поезд».
— Однако ты стала профессором. А я — судьей.
— Карл Андерс. Помнишь его? Он еще жутко боялся облысеть. Почти всегда молчал. Но на собрания неизменно являлся первым. Он стал священником.
— Не может быть!
— В свободной церкви. В Шведском миссионерском союзе. До сих пор там. Летом ездит по стране и проповедует в палатках.
— Шаг-то, пожалуй, невелик.
Карин посерьезнела:
— Нет, по-моему, шаг все же большой. Мы не должны забывать всех тех, кто продолжал бороться за другой мир. Посреди хаоса, где мельтешили вперемешку десятки политических теорий, все же гнездилась вера, что в итоге разум победит. Разве с тобой было не так? Во всяком случае, помнится, мы тогда часто говорили об этом. Что просвещение в итоге не может не победить.
— Верно. Хотя то, что когда-то казалось простым, постоянно усложнялось.
— Разве это не должно было пришпорить нас еще сильнее?
— Конечно. Может, еще не поздно. Но я завидую всем тем, кто не отступился от своих идеалов. Или от своих осознанных представлений. О том, как выглядит мир. И почему. Завидую тем, кто до сих пор сопротивляется. Ведь есть же такие.
Ужин они готовили вместе. Карин рассказала, что через неделю едет в Китай на большую конференцию по раннему периоду династии Цинь, первый император которой заложил основы единого китайского государства.
— Каково было оказаться в стране, о которой мечтала в юности?
— Впервые я поехала туда в двадцать девять лет. Мао уже не было, все менялось. Я испытала огромное и резкое разочарование. Пекин — город холодный, сырой. Тысячи велосипедов стрекотали как кузнечики. Позднее я поняла, что они все-таки осуществили в стране неслыханный переворот. Люди одеты-обуты. В городе я не видела голодных, не видела нищих попрошаек. Помню, мне было стыдно. Ведь я, прилетевшая из здешнего богатства, не имела права смотреть на тамошнее развитие с презрением или свысока. Мне опять стала по душе мысль о китайской пробе сил. Именно тогда я и решила заняться китаистикой. До того планировала будущее иначе.
— И как же?
— Ты не поверишь.
— Выкладывай!
— Я хотела стать профессиональным военным.
— Почему?
— Ты стала судьей. Почему у людей возникают те или иные замыслы?
После ужина они вернулись в зимний сад. Снаружи фонари освещали белый снег. Карин дала Биргитте кофту, потому что стало холодать. За ужином они пили вино. Биргитта чувствовала себя слегка под хмельком.
— Едем со мной в Китай, — предложила Карин. — Билет на самолет стоит не слишком дорого. У меня наверняка будет в гостинице просторный номер. На двоих места хватит. Как раньше. В летних лагерях, бывало, жили в одной маленькой палатке — ты, я и еще три девчонки. Ночевали чуть не на голове друг у друга.
— Не могу, — отозвалась Биргитта. — Я выздоровела, пора на работу.
— Едем. Работа может подождать.
— Я бы не прочь. Но ты ведь, наверно, опять туда поедешь?
— Разумеется. Только в наши годы не стоит ждать без нужды.
— Мы долго проживем. Состаримся.
Карин Виман не ответила. Биргитта поняла, что опять высказалась невпопад. Муж Карин умер в сорок один год. С тех пор она вдовеет.
Карин прочла ее мысли. Протянула руку, коснулась колена Биргитты:
— Ничего.
Они говорили допоздна. Лишь около полуночи разошлись по своим комнатам. Биргитта легла на кровать, держа в руке телефон. Стаффан вернется в двенадцать и обещал позвонить.
Она уже задремала, когда телефон в руке завибрировал.
— Я тебя разбудил?
— Почти.
— Все хорошо?
— Двенадцать с лишним часов сплошных разговоров.
— Завтра вернешься?
— Высплюсь. И поеду домой.
— Полагаю, ты слыхала, что произошло? Он рассказал, как все было.
— Кто?
— Человек из Худиксвалля.
Она рывком села в постели.
— Я ничего не знаю. Рассказывай!
— Ларс Эрик Вальфридссон. Арестованный. Как раз сейчас полиция ищет оружие. Видимо, он рассказал, где оно зарыто. Самодельный самурайский меч, как сообщили в новостях.
— Неужели правда?
— Зачем бы я стал говорить неправду?
— Конечно не стал бы. А он сказал, почему это сделал?
— Из мести. Больше на сей счет ничего не сообщили.
Закончив разговор, она так и осталась сидеть. Днем с Карин Виман она вообще не думала о Хешёваллене. Теперь все эти события вновь заполонили сознание.
Может быть, красная ленточка получит объяснение, какого никто не ожидал.
Возможно, Ларс Эрик Вальфридссон тоже побывал в китайском ресторане?
Она легла под одеяло, погасила лампу. На следующий день она поедет домой. Дневники отошлет назад, Виви Сундберг, и выйдет на работу.
Вряд ли она отправится с Карин в Китай. Как бы ей ни хотелось.
22
Наутро, когда Биргитта Руслин встала, Карин Виман уже уехала в Копенгаген читать лекцию. На
