месте. Пер Окесон стоял и смотрел в окно, а Мартинссон со Сведбергом вели оживленный разговор, похоже, о зарплате. Анн Бритт Хёглунд заняла свое обычное место напротив Бьорка. Ни Мартинссон, ни Сведберг, казалось, не удивились присутствию Окесона. Валландер кивнул Анн Бритт и наклонился к ней, опершись рукой на стол.
– Как ты себе представляешь их реакцию? – тихо спросил он.
– Я проснулась утром и решила, что все это мне приснилось. Ты уже поговорил с Бьорком и Окесоном?
– Окесон в курсе дела. Бьорку я успел рассказать только главное.
– И что сказал Окесон?
– Он нас поддержит.
Бьорк постучал по столу карандашом, призывая к вниманию. Все начали рассаживаться по своим местам.
– Мне нечего сказать, кроме того, что я предоставляю слово Курту, – сказал Бьорк. – Но если я понял правильно, в следствии произошел серьезный поворот.
Валландер кивнул, соображая, с чего начать. Голова была совершенно пуста, и он даже растерялся на секунду. Потом собрался с мыслями и начал доклад. Он в деталях описал экономический анализ, сделанный однокурсником Анн Бритт в Эскильстюне. Потом пересказал содержание ночной дискуссии, подчеркнув, что они ни в коем случае не должны будить медведя в его берлоге. Он говорил почти полчаса, потом спросил Анн Бритт, не хочет ли она что-то добавить. Она покачала головой – нет, он сказал все, что необходимо было сказать.
– Вот что мы имеем на сегодня, – закончил он. – Я думаю, для всех очевидно, что мы должны поменять приоритеты, поэтому я пригласил сюда Пера Окесона. Вопрос только в том, нужна ли нам помощь извне. Должен предупредить, что нам предстоит большая и тяжелая работа – проникнуть в мир Альфреда Хардерберга. Дело еще осложняется тем, что он не должен ничего заметить.
Валландер сел, не будучи уверенным, что ему удалось объяснить все так, как нужно. Анн Бритт поощрительно улыбнулась ему, но он все равно сомневался, обводя глазами напряженно застывшие лица коллег.
– Тут есть над чем поработать, – прервал затянувшееся молчание Пер Окесон. – Не надо забывать, что у Альфреда Хардерберга безупречная репутация в шведском деловом мире. Если мы начнем просто так, ничтоже сумняшеся, подвергать эту репутацию сомнению, ничего, кроме протеста, не дождемся. С другой стороны, совершенно очевидно, что оснований для того, чтобы заняться им поплотнее, более чем достаточно. Конечно, трудно себе представить, что Альфред Хардерберг лично замешан в убийствах и прочем криминале. Но где-то в его окружении вполне могут происходить вещи, на которые он не может повлиять.
– Я всегда мечтал засадить за решетку кого-нибудь из этих господ, – ни с того ни сего ляпнул Сведберг.
– По меньшей мере странная точка зрения для полицейского, – сказал Бьорк, не скрывая недовольства.
– Давайте говорить о деле, – напомнил Окесон. – Мне хотелось бы напомнить, что мы, как служители правосудия, получаем деньги за то, чтобы быть подозрительными даже в тех случаях, когда для этого нет почти никаких оснований.
– Короче, будем заниматься Хардербергом или нет? – прямо спросил Валландер.
– При соблюдении определенных условий, – сказал Бьорк. – Помимо того, что я совершенно согласен с Пером насчет тактичности, осторожности и все такое, хочу подчеркнуть, что если что-то просочится за эти стены, я несу за это ответственность. Это считается служебным нарушением. Поэтому никаких заявлений для прессы без моего одобрения.
– Да уж поняли, – сказал молчавший до этого Мартинссон. – Меня интересует другое – каким образом мы собираемся пропылесосить империю Хардерберга, когда нас так мало? И как нам согласовать эту работу с отделами экономической преступности в Стокгольме и Мальмё? С налоговым управлением? Не лучше ли пойти другим путем?
– Каким именно?
– Передать это дело в центр. У них-то в этом отношении руки развязаны – могут привлекать кого угодно и сотрудничать с кем угодно. Надо иметь смелость признать, что у нас для этого силенок маловато.
– Я тоже об этом думал, – сказал Пер Окесон. – Но на раннем этапе, когда мы ничего не успели сделать даже вчерне, экономические отделы и в Стокгольме и в Мальмё пошлют нас куда подальше. К тому же сомневаюсь, что вы представляете себе, насколько эти отделы перегружены. Если нас, как ты говоришь, мало, их еще меньше. Они настолько завалены работой, что дело идет к катастрофе. Так что пока мы должны поднапрячься сами. Как получится, так получится. Я, конечно, попробую подключить экономические отделы в центре, но не уверен, что они на это пойдут.
Позднее Валландер понял, что именно слова Пера Окесона о безнадежной ситуации в центре внесли полную ясность: помощи ждать неоткуда. Они должны направить все усилия на империю Хардерберга и поиск связующего звена между Ларсом Борманом и убитыми адвокатами. Разумеется, они не в первый раз имели дело с экономическими преступлениями. Но на этот раз масштаб был несравним, к тому же нелегко установить связь между финансовыми махинациями и убийствами.
Иными словами, они приступили к поиску ответа на простой вопрос: «А что искать?»
Когда Валландер несколько дней спустя уселся писать Байбе письмо в Ригу, он назвал то, чем они занимались, «тайная облава», двадцать раз справившись со словарем, чтобы перевести это понятие на английский. Их охватил азарт. «В каждом полицейском сидит охотник, – писал он. – Облава началась, но рога не трубят. И все равно, мы ловим этих лис. Без нас шведский курятник давно был бы пуст – остались бы разве что окровавленные перья, разносимые ветром».
Короче говоря, они приступили к работе с небывалым энтузиазмом. Бьорк даже приоткрыл свою кубышку и стал оплачивать переработки. «Только чтобы ничего не просочилось», – повторял он без конца. Пер Окесон снял пиджак, ослабил узел на галстуке, засучил рукава и стал работать вместе со всеми, хотя и не забывал дать понять, кто отвечает за эту операцию.
Отвечал за операцию Пер Окесон, а решения принимал Валландер, он был не формальным, а фактическим лидером, и это ему нравилось. Необычные обстоятельства, помощь и энтузиазм сотрудников помогали ему в какой-то степени преодолеть чувство вины, что он тогда в Скагене фактически оттолкнул Стена Торстенссона, когда тот обратился к нему за помощью. Теперь, прилагая все силы, чтобы найти убийц, он чувствовал, что в какой-то степени искупает свою вину перед Стеном. Теперь ему казалось странным, что он тогда был настолько погружен в самокопание и жалость к самому себе, что за воздвигнутыми им самим баррикадами не услышал крика о помощи.
В один из этих дней он написал еще одно письмо Байбе Лиепе, но так и не отправил. Он попытался объяснить ей, как подействовало на него то, что он год назад убил человека, и почему сейчас он не то чтобы забыл это, но груз стал меньше. Теперь для него важнее было то, что он отказал Стену Торстенссону в помощи, а в результате Стена убили.
Внешне он старался ничего не показывать. В столовой все время обсуждали его загадочное выздоровление, словно он все это время лежал на носилках в морге, а тут внезапно поднялся и пришел на работу, когда этого потребовали обстоятельства. Мартинссон с присущим ему профессиональным цинизмом заявил как-то:
– Курту нужно было настоящее убийство. Не такое, когда кто-то кого-то зарезал в состоянии аффекта, нет,
И, похоже, никто не сомневался, что так оно и есть.
Не меньше недели ушло на то, чтобы в самых общих чертах ознакомиться с материалом. И Валландер, и остальные отводили для сна не больше пяти часов в сутки. Позже они вспоминали эту неделю и удивлялись сами себе. Даже Пер Окесон, обычно очень скупой на одобрение, сказал, что мысленно снимает шляпу – столько им удалось сделать.
– Лишь бы не узнали наверху, – сказал он в один из вечеров, когда они, борясь с усталостью, вышли
