– А теперь слушай внимательно, – сказал он. – Когда-нибудь я тебе объясню, зачем нужен весь этот туман. А сейчас просто могу сказать, что я расследую убийство. Чтобы ты поняла, что это не игрушки. Ясно?
– Ну, ясно.
– А сейчас ты ответишь на мои вопросы, а потом поедешь назад в замок.
Он вспомнил, что в кармане у него лежит пачка бумаг. Он положил их на стол и дал ей ручку.
– Может случиться, что кто-то за тобой следит, – сказал он. – Поэтому, пожалуйста, сделай вид, что заполняешь эти бумаги.
– Кто это за мной следит? – удивленно спросила она и начала оглядываться.
– Смотри на меня, – резко сказал Валландер. – Не глазей по сторонам. Если за тобой и в самом деле кто-то следит, то ты его не увидишь.
– Почему – «его»? Откуда вы знаете, что это мужчина?
– Этого я не знаю.
– А вы не тронулись слегка?
– Пей кофе, ешь булку, пиши хоть свое имя и смотри на меня. Если ты не будешь слушаться, я сделаю все, чтобы ты никогда не вернулась к Стену Видену.
Она, похоже, поверила, что он говорит серьезно.
– Почему ты думаешь, что они уезжают?
– Мне сказали, что работа только на месяц. А потом они оставляют замок.
– От кого ты это слышала?
– Какой-то мужик заходил на конюшню.
– Как он выглядел?
– Какой-то черноватый.
– Ты хочешь сказать, негр?
– Никакой не негр. Просто волосы черные, и одет во все черное.
– Иностранец?
– Говорил по-шведски.
– С акцентом?
– Может быть.
– Как его зовут, знаешь?
– Нет.
– Он работает в замке?
– А что еще ему там делать?
– Что он еще говорил?
– Мне он не понравился. Жуткий тип.
– Почему?
– Ходил по конюшне, высматривал что-то. Потом уставился на меня – как я чищу Афродиту. Спросил, откуда я.
– Что ты ответила?
– Что я ищу работу, потому что у Стена Видена нет вакансии.
– Еще что-нибудь спрашивал?
– Нет.
– А что было потом?
– Потом он ушел.
– Я так и не понял – почему он тебе показался жутким?
Она задумалась:
– Он спрашивал меня так, словно и не спрашивал. Как бы хотел, чтобы я не заметила, что он чего-то допытывается.
Валландер кивнул. Ему казалось, он понял, что она имеет в виду.
– А еще с кем ты встречалась?
– Только с той, которая меня нанимала.
– Анита Карлен.
– По-моему, да.
– И больше ни с кем?
– Нет.
– А кто еще ухаживает за лошадьми?
– Только я. Две лошади – не так уж много.
– А кто ими раньше занимался?
– Откуда мне знать?
– Они не сказали, почему им вдруг понадобился новый конюх?
– Эта, которая Карлен, сказала, что кто-то там заболел.
– Но ты никого не видела?
– Нет.
– А что ты видела?
– Как это – что я видела?
– Ты же должна была видеть людей, машины, которые приезжают и уезжают…
– Конюшня стоит на отшибе. Оттуда парадный вход не видать. Только торец здания. А загон еще дальше. К тому же мне запрещено ходить в замок.
– Кто запретил?
– Анита Карлен. Там так – если я сделаю что-то не так, меня тут же вышибут. Даже если я уезжаю куда-то, должна просить разрешения.
– Где ты взяла такси?
– За воротами.
– Можешь рассказать что-то еще, что могло бы мне пригодиться?
– Откуда я знаю, что вам может пригодиться?
Вдруг у него появилось чувство, что она что-то знает, но сомневается, стоит ли рассказывать. Он помолчал немного, потом продолжил, очень осторожно, словно бы нащупывая дорогу в темноте.
– Давай вернемся назад, – сказал он. – Этот тип, который приходил в конюшню… он больше ничего не говорил?
– Нет.
– Ни слова насчет того, что они собираются переезжать за границу?
– Нет.
«Она не врет, – подумал он. – Говорит все как есть. И, скорее всего, ничего не забыла. Тут что-то другое».
– Расскажи про лошадей, – попросил он.
– Лошади – красавицы. Одна, Афродита, гнедая. Ей девять лет. Вторая, Юпитесс, черная, семилетка. Видно, что давно не езженные.
– Как это может быть видно? – поинтересовался Валландер. – Я ничего не понимаю в лошадях.
– Уж это-то я поняла.
Валландер улыбнулся ее ироничному замечанию, но ничего не сказал – ждал продолжения.
– Они чуть не взбесились от радости, когда я подошла с седлами. Для настоящего скакуна жизнь без скачек – не жизнь.
– И ты их выезжала?
– Да.
– Наверное, по всему парку?
– Ничего подобного. Мне сообщили, где я могу ездить, а где – нет.
Что-то дрогнуло в ее голосе, в нем появилась несвойственная ей озабоченность. Валландер насторожился. Вот-вот она расскажет то, что собиралась утаить… или, может быть, даже не собиралась утаить, а сомневалась, стоит рассказывать или нет.
