В полной растерянности он дошел до ближайшей площади, потом медленно побрел вверх по улице Аточа, а потом долго сидел в первом попавшемся – там тоже не было голубого джина – баре у стойки, глядя на стоявший перед ним стакан и не прикасаясь к заказанному напитку. Эта была старая таверна, с оцинкованным прилавком, пластиковыми стульями, включенным телевизором и фотографиями футболиста Райо Вальекано на стене. В баре не было никого, кроме официанта, тщедушного парня с татуировкой на тыльной стороне ладони, он выглядел как-то уж совсем непрезентабельно в своей грязной, в пятнах рубашке, но пол, усыпанный скомканными салфетками и креветочной шелухой, он подметал с видом более чем презрительным. Перед Коем висело зеркало с рекламой пива «Сан Мигель», на том же зеркале мелом было написано меню заведения, и Кой видел свои глаза как раз между свининой с помидорами и осьминогом с уксусом, что вряд ли кому может поднять настроение. Эти глаза смотрели на него подозрительно, они спрашивали, что он собирается предпринять в ближайшее время.
– Я хочу с ней спать, – сказал он официанту.
– Все хотят, – ответил тот философски, не прекращая мести пол.
Кой кивнул и наконец поднес стакан ко рту. Отхлебнул, снова посмотрел в зеркало и состроил гримасу.
– Проблема в том, – сказал он, – что она ведет нечистую игру.
– Они всегда так.
– Но она очень хороша. Чертовски.
– Все они такие.
Официант поставил веник в угол, прошел за стойку и взял себе пива. Кой посмотрел, как он медленно, не переводя дыхания выпил с полстакана, потом принялся разглядывать одну за другой фотографии Райо и наконец уткнулся в афишу корриды, состоявшейся семь лет назад в Лас-Вентас. Он расстегнул тужурку и сунул руку в карман джинсов. Вытащил несколько монет, разложил их в ряд на стойке и стал играть сам с собой – пытался вставить еще одну монетку между двумя другими так, чтобы не задеть ни ту, что слева, ни ту, что справа.
– Кажется, я попал в переделку.
На этот раз официант ответил не сразу. Он внимательно рассматривал пивную пену в своем стакане.
– Ну, если она того стоит, – помедлив, сказал он.
– Пока не знаю, – Кой пожал плечами. – Знаю, что есть затонувший корабль… как в кино… и сдается мне, что есть и плохие парни.
Официант впервые посмотрел на него. Казалось, он слегка заинтересовался.
– Они опасные?
– Кабы знать…
Они помолчали. Кой продолжал свою игру, а официант, облокотившись на стойку, приканчивал пиво. Потом он вытащил из-под стойки пачку сигарет и закурил, не предложив Кою.
Среди прочего в татуировку на его руке входили четыре синие точки между суставами большого и указательного пальцев – типичная тюремная метка.
Парень был молод, так что и срок у него был небольшой. Года два-три. Или четыре-пять.
– И мне кажется, – сказал Кой, – что я не отстану.
Официант медленно наклонил голову и ничего не ответил. Тогда Кой собрал монеты со стойки, оставил две и вышел из бара.
IV
Долгота и широта
… но на какой же широте и долготе я нахожусь? (Алиса не имела ни малейшего представления, что такое широта и долгота, однако ей нравилось, как солидно звучат эти умные слова.) 2
Зас растянулся по полу, положив голову Кою на ботинок, и лениво шевелил хвостом. В косых лучах солнца, падавших из окна, поблескивала золотистая шерсть Лабрадора, а еще циркуль, штурманская линейка и транспортир, которые сегодня утром они купили в магазине Робинсона. Логарифмическая линейка и транспортир были фирмы «Бланделл Харлинг», а циркуль из латуни и нержавеющей стали – «W&HC», а еще Кой попросил два мягких карандаша, ластик, тетрадь в клеточку и последние издания «Описания огней и знаков» и лоции № 2 – по средиземноморскому побережью Испании, – которую выпускает Институт гидрографии Морского флота.
Танжер Сото оплатила покупки своей кредитной карточкой, и теперь все это лежало на столе в ее гостиной на Пасео Инфанты Исабель. Здесь же лежал атлас Уррутии, открытый на карте номер двенадцать, и Кой вел пальцем по чуть шершавой поверхности плотной, белой, нетронутой бумаги, которая пережила двести пятьдесят лет войн, катастроф, пожаров и кораблекрушений. «От горы Копе до башни Орадура, или Эррадора». В съемку входило шестьдесят миль побережья по горизонтали, на восток – до мыса Палое, и по вертикали на север, включая соленое озеро Мар-Менор, отделенное от Средиземного моря узкой песчаной косой Ла-Манга. Исключая ошибку, которую Кой заметил с первого взгляда – мыс Палое на пару минут южнее, чем на самом деле, – карта побережья для своего времени была очень точной: широкий песчаный залив Масаррон на запад от мыса Тиньосо, скалистый берег и бухта Портус на восток, порт Картахена с крестиком, обозначающим опасность, в узкости рядом с островом Эскомбрерас, и снова скалы до Палоса, коварные острова Ормигас с единственной спокойной бухтой Портман – на этой карте еще не отмечены минные поля, которые много лет спустя закроют ее для кораблей. На этой карте, как и на прочих картах атласа Уррутии, в левом верхнем углу находился красивый картуш: Преподнесена в дар Его Величеству Королю сиятельным сеньором доном Сеноном де Сомодевилья, маркизам де ла Энсенада, составлена сеньорам капитаном первого ранга доном Игнасио Уррутия Салъседо. Помимо даты – Год 1751 – картуш содержал еще одно указание: глубины отмечены в морских саженях, одна морская сажень равна двум кастильским варам. Палец Коя остановился на этой строчке, и он вопросительно взглянул на Танжер.
– Одна кастильская вара, – сказала она, – равнялась трем так называемым бургосским футам, то есть восьмидесяти трем с половиной сантиметрам.
Половина того, что вы, моряки, называете морской саженью. Шесть бургосских футов равны испанской морской сажени.
– Морская сажень – метр шестьдесят семь сантиметров.
– Верно.
Кой кивнул и снова вернулся к карте, разглядывая маленькие цифирьки, отмечавшие значения глубин рядом с якорными стоянками, мысами и скалами. Теперь у нас есть эхолоты, за полсекунды они дадут все сведения о рельефе морского дна и глубинах, но в середине XVIII века эти данные получали только в результате трудоемких операций с использованием простого лота – длинной веревки со свинцовым грузилом. И раз в атласе Уррутии глубины отмечены в морских саженях, надо будет перевести их в метры, чтобы работать с современными испанскими морскими картами. Каждые две единицы измерения на картах Уррутии соответствовали примерно трем с половиной кабельтовым.
На столе, рядом с карандашами и ластиком, стояли две пустые чашки из-под кофе. Возле них – чистая пепельница и пачка ее английских сигарет. Звучала музыка, что-то старинное, французское или, может быть, итальянское, очень приятная мелодия, которая навевала Кою мысли о парках с геометрически правильно подстриженными деревьями, мраморными фонтанами и дворцами, к которым ведут идеально прямые аллеи. Он смотрел на профиль женщины, склонившейся над картой. Ей идет, подумал он. Эта музыка шла ей также, как шла свободная рубашка цвета хаки, которую она надела поверх белой трикотажной майки. Мужская рубашка, военная, с большими карманами. В домашней одежде она выглядела не хуже, чем в деловом костюме, джинсы собрались узкими складочками под коленками и на икрах, открывая голые щиколотки – тоже в веснушках, с восторженным изумлением отметил он, – а на ногах у нее были теннисные туфли.
Сосредоточившись, Кой склонился над картой, внимательно изучая сетку долгот и широт. С тех пор как финикийцы стали ходить по Средиземному морю, вся навигационная наука служила тому, чтобы помогать моряку определять свое место на море по карте, поскольку, определив его, можно было задать курс и узнать, какие на нем подстерегают опасности.
