Ну и местечко, поежился он, оглядывая полутемный зал. Какая-то камера пыток. Что стало со страной, в которой мы живем? С потолка свисают крюки, цепи и наручники, на стенах развешано несметное количество плеток и еще какой-то дряни, назначения которой он не знал и не хотел знать. Все это давно пора запретить, нервно подумал Бекстрём.
Тип уселся на какой-то странный стул, напоминающий королевский трон, и кивком указал Бекстрёму на табуретку у своих ног. Определенно, все это очень странно.
— Садитесь, — сказал тип и еще раз показал на табуретку.
— Я уже сказал, что я из полиции, — повторил Бекстрём. — И вы могли бы мне кое в чем помочь.
За кого он меня принимает, сукин сын?
— Я помогал многим полицейским, — весело сказал тип.
Он, наверное, обычный осведомитель, мелькнула у Бекстрёма мысль. Неоценимая штука — иметь глаза и уши в таком месте. Хотя… все равно что-то не так.
— Знаете ли вы этого человека? — Бекстрём показал фотографию Эрикссона.
Здоровяк внимательно рассматривал снимок. Даже перевернул и поглядел с обратной стороны. Покачал головой и вернул фото.
— Не мой типаж, — произнес он. — С такими тощими бедолагами очень сложно работать. Он выглядит, как сверчок Бенджамин.[20]
— Значит, он вам незнаком…
О, черт! — подумал он и покосился на дверь за спиной. Все это нравилось ему все меньше и меньше.
— Нет, — сказал детина, с вожделением глядя на Бекстрёма, — но я бы с удовольствием поработал…
— Значит, так! — крикнул Бекстрём и поднял руку, словно защищаясь от возможного нападения. — Все успокоились! Все успокоились! Нервничать ни к чему!
— Я и не нервничаю, — ухмыльнулся здоровяк, — это дорогуша комиссар нервничает…
— Ну и местечко! — облегченно выдохнул Бекстрём, вырвавшись на улицу.
И как раз в этот момент, когда он пытался отдышаться после пережитого потрясения, он увидел идущего по направлению к нему этого поганца Ларса Мартина Юханссона под ручку с какой-то чернявой дамой. Он-то что здесь делает? Если он идет сюда… Но в такие места не ходят с девушками.
Юханссон остановился и уставился на него. Неизвестно почему Бекстрём вспомнил прозвище Юханссона — Мясник из Одалена. Лучше не высовываться, подумал он.
— Добрый вечер, Бекстрём, — приветствовал его Юханссон ухмыляясь. — Решил исследовать неизвестные стороны своей личности? — Он с намеком кивнул на дверь за спиной Бекстрёма.
Бекстрём нашелся мгновенно, как и следует такому профессионалу, как он:
— Следствие по убийству. Мы расследуем гей-убийство. — Он значительно выставил подбородок и несколько раз кивнул, чтобы придать своим словам больший вес.
— Да, я что-то видел в газетах, — сказал Юханссон небрежно. — Береги себя, Бекстрём.
Сукин сын кивнул и двинулся дальше со своей девкой, которая в довершение ко всему, отойдя на несколько шагов, оскорбительно захихикала. Юханссон что-то ей сказал, но что именно, Бекстрём не расслышал.
Сукин сын! — мысленно произнес Бекстрём с выражением, поймал такси и поехал в ресторан.
10
В кабинете Эрикссона было огромное количество бумаг. Аккуратно подшитые в папки с маленькими этикетками на корешках, они были расставлены в строго хронологическом порядке. Что касается его биржевой деятельности, то она была отражена в двух десятках папок, занимающих целых две полки. Папка за папкой, расчеты, выписки из счетов в брокерской фирме его друга Тишлера. Судя по количеству документов, в последние годы Эрикссон произвел сотни крупных и мелких биржевых операций и почти всегда оставался в выигрыше. Многие, даже крупные, сделки заняли не больше одного дня.
— Наш парень прямо какой-то финансовый гений, — заключил Ярнебринг, — покупает акции на сотни тысяч, даже на миллион, в тот же день продает и ложится спать богаче на несколько тысяч. К разговору о риске…
— Мы, по-видимому, его недооценили, — улыбнулась Хольт. — Биржевой тореадор.
— У меня есть приятель, работает в отделе экономических преступлений… — задумчиво произнес Ярнебринг.
— Вот и позвони ему, пусть придет прямо сюда.
— Блестящая мысль, Хольт! И тебе не придется мешками таскать эту муру на службу!
Его знакомый, к счастью, оказался не сильно загружен: он работал над одним налоговым делом уже семь лет, так что днем больше, днем меньше — разницы нет. Прокурорша не стала бы возражать, но он предпочел вообще ничего ей не говорить. Уже через час он сидел за кухонным столом в квартире Эрикссона и листал папки. Хольт занялась кофе, а Ярнебринг продолжал обшаривать кабинет.
— Кофе готов, — сказала Хольт, и в тот же момент детектив из отдела экономических преступлений захлопнул последнюю папку.
— Думаю, здесь можно курить, — сказал он, показывая на стоящую на столе хрустальную пепельницу.
— Рассказывай. — Ярнебринг поощрительно кивнул и отхлебнул свежий кофе. — И кури на здоровье. Покойник вряд ли будет возражать, а коллега Хольт сама с сигаретами на дружеской ноге.
— Умираю от любопытства. Нет, спасибо, я бросила, — улыбнулась она, когда коллега из экономического отдела протянул ей пачку сигарет.
Детективу, работающему в отделе экономических преступлений, все было ясно как дважды два: обычный человек, вроде Эрикссона, не может заработать на коротких биржевых сделках — это теоретически неосуществимо.
— Это нулевая игра, — объяснил он и задумчиво затянулся. — Ты можешь сорвать куш, бывает, что даже несколько раз подряд, но рано или поздно обязательно проиграешь, так что со временем в лучшем случае останешься в нулях…
— А если он хорошо информирован? — возразила Хольт. — Тогда он может…
— По-моему, ты сказал, что он работал в Центральном статистическом управлении, — прервал ее экономист, обращаясь к Ярнебрингу. — Забудь. Для тех, кто играет на бирже, там нет ничего интересного.
— Нет, мы имели в виду не то. Его лучший друг — владелец этой самой брокерской фирмы, через которую он пропускал все свои сделки.
— А почему сразу не сказали? — вздохнул экономист. — Тогда бы мы все решили по телефону.
— Слушаю с все возрастающим вниманием, — улыбнулся Ярнебринг.
— Если ты брокер, эта деятельность — как механическое пианино. Ты покупаешь пакет акций, если цена растет, ты продаешь их и зарабатываешь деньги, и все тип-топ. Если цена падает, ты сплавляешь их кому-то из твоих клиентов, кто оставил заказ, чем, вообще говоря, оказываешь ему плохую услугу. А если дело совсем плохо, всегда есть какой-нибудь фонд или управление, где ты рулишь, и там это все легко закопать. В любом случае у тебя на все готов ответ, а биржа за один день может повернуть — ой как!
— Все равно не понимаю, — призналась Хольт. — Ну, скажем…
— Я приведу пример, — перебил ее экономист. — Допустим, ты мой клиент, а я твой брокер. — Он показал пальцем сначала на Хольт, а потом на себя, чтобы не осталось никаких сомнений. — Утром, еще до
