не доставил мне в жизни такого удовольствия, как этот, чей сок тек по моему подбородку, пока глаза мои насыщались зрелищем сводов, стен и подобных горам башен окружавшего меня со всех сторон города. Я видел прекрасные здания и справа, и слева, на той стороне долины. Там и сям крыши сверкали позолотой или мозаикой. Между зданиями, садами, парками города прокладывала себе путь река и уходила в поля и леса, растворявшиеся в тумане где-то вдали, куда уже не досягал взгляд.
Я не переставал гадать, каким образом очутился в этом месте. Следовало ли мне и вечер, проведенный в обществе Сириана и Умы, посчитать за такой же сон, как явление обнаженной белокожей красавицы? Что ж, во всяком случае, никакого зла мне не причинили, напротив, я приобрел немало приятных воспоминаний, однако теперь мне следовало поторопиться, чтобы получить обещанную плату от князя Харихары.
Глава восьмая
На этот раз домоправитель с серебряным, отделанным слоновой костью жезлом заранее поджидал меня и сразу же проводил к князю Харихаре. Князь предпочел встретиться со мной в одном из внутренних двориков, под пальмами. Он сидел в мраморном кресле за мраморным восьмиугольным столом. Судя по множеству трещин и пятен на этом столе, он служил князю в часы наиболее важных размышлений. Перед князем стояло серебряное блюдо с финиками, он то и дело рассеянно брал длинными пальцами свежие, спелые плоды; рядом с блюдом лежала та связка листов пергамента, которую я доставил ему с другого края света. Я отметил, что красные ремешки вновь затянуты, хотя и небрежно.
Князь принялся подробно расспрашивать меня о прежних поездках в Ингерлонд, о том, насколько хорошо мне известен тамошний язык и обычаи и сумею ли я разыскать убежище его брата Джехани. Я пришел к выводу (как потом выяснилось, ошибочному), что князя интересует не только местонахождение брата, но и город из золота и драгоценных камней.
Я старался по возможности честно отвечать на все вопросы, но, чувствуя, что мне вот-вот предложат выгодное дельце, и не имея никаких средств к жизни, после того как кораблекрушение унесло моих лошадей, я постарался ничем не выдать своего далеко не совершенного знания английского языка, не говоря уж о еще менее совершенном знакомстве с самой страной и ее обычаями.
Затем князю понадобилось разузнать о воинском искусстве и снаряжении англичан, но тут я сознался в полном невежестве. Я мог поделиться лишь общим впечатлением: и знать, и простонародье сражались с подчас нелепой отвагой и умело владели оружием, однако в последнее время им не хватало разумных вождей. В прежние времена королям, претендовавшим по праву наследования на многие города и обширные земли материка, удалось выиграть немало великих сражений у франкских королей, но в недавние годы они утратили почти все, что прежде приобрели. Это произошло потому, что королем их стал младенец, и прошло долгое время, прежде чем он сделался юношей, но тут он обнаружил слабость воли или даже — по мнению некоторых — слабоумие, в то время как франков возглавила неистовая воительница, одержимая духами и вдохновившая соратников на подвиги отваги и хитрости. Англичане схватили ее и предали огню как ведьму — ведь обычная женщина не могла бы одержать столько побед.
— Но сведущи ли они в новейших изобретениях, усовершенствовавших воинское искусство? — настаивал князь Харихара. Я был бы глупцом, если б не догадался, какого ответа он ждет. Я, конечно, не царедворец но стоило ли спорить с князем, раз он уже сделал вывод?
— Они сражаются верхом? Я подтвердил.
— Они умеют строить крепости?
Я припомнил стены и крепостные башни Кале и отвечал утвердительно.
— А порох? Они знают этот состав? Я имею в виду — они употребляют его не только как зажигательную смесь, но и в артиллерийских орудиях?
В гавани Кале я видел чудовищного вида трубы на колесах. Их называют пушками. С виду они напоминают стократно увеличенные полые тростинки, в которые любят подудеть мальчишки. Мне говорили, что эти орудия изрыгают огромные камни или железные слитки на вражеские корабли, французские или просто пиратские, которые осмелятся показаться невдалеке от порта. Итак, я снова ответил своему собеседнику «да».
Допрос продолжался еще с полчаса, но, даже не догадываясь об истинных намерениях князя, я понимал: он уже узнал все, что ему требовалось, и принял какое-то решение, а разговор затягивал лишь для того, чтобы никто не счел, будто князь принял ответственное решение не подумавши. Наконец он соизволил объявить мне свою волю, и, признаться, мне стоило немалых усилий скрыть изумление.
Откашлявшись, князь откинулся в кресле, укрывая лицо от прямых лучей солнца. Глаза его засверкали, в них замерцали солнечные зайчики, отразившиеся от поверхности пруда. Длинными пальцами он обхватил подбородок и заговорил негромким, твердым голосом:
— Я решил самолично отправиться в Ингерлонд, разыскать моего брата Джехани и возвратить его домой. Я обсудил это с императором, и тот согласился — при условии, что я займусь попутно и другими делами, имеющими государственное значение. Чтобы осуществить эту миссию, мне понадобится проводник, знакомый с языком и обычаями страны. Полагаю, ты подойдешь.
Заметьте, он не сказал: «Я хотел бы» или «Согласишься ли ты?» Князь был уверен, что не встретит отказа. Мне стало не по себе от его настойчивости; кроме того, меня смущало, что князь сам отправится в эту поездку. Такого я не ожидал: ведь он был членом императорской семьи, занимал важный пост в правительстве должность министра военных дел. К тому же, учитывая его возраст и образ жизни, я сомневался, выдержит ли он тяготы столь долгого путешествия.
Однако князь правильно оценил мои обстоятельства и знал, что я не откажусь от выгодного предложения. Вопрос был в том, как выразить согласие. Будь передо мной калиф или султан, все было бы просто: следовало упасть на колени, облобызать его руки и, если удастся, окропить их слезами благодарности, но принцы из дравидской династии предпочитали менее формальные, хотя и более утонченные знаки почитания. Они столь же горды, как арабские, монгольские или индийские властители, и не меньшее значение придают этикету, однако этикет не должен проявляться открыто, он ощущается подспудно, а внешне разговор князя с подданным выглядит почти как беседа равного с равным. Итак, я наклонил голову и через пару секунд ее поднял. Этого было достаточно.
— Хорошо, мы обо всем условились. Управляющий Аниш позаботится о тебе. С его помощью ты займешься приготовлениями к поездке. Я хочу отправиться в путь как можно скорее. Караван должен соответствовать моему статусу я представляю особу императора, — но не следует излишним великолепием вызывать у соседей зависть или подозрения. Все детали вы обсудите с Анишем.
Взмах руки — и управляющий уже стоит возле меня. Я и не слышал, как он подкрался. Его господин изящным жестом положил в рот еще один финик. Аудиенция была закончена, вельможе предстояли другие дела.
Через три месяца мы отплыли — не из Мангалора, а из северной гавани Гоа (арабы называют ее Синдабур). Тем самым мы на пятьдесят миль сократили сухопутный переход из Града Победы и на столько же удлинили плавание по морю до Йемена.
Все это время я числился на службе у князя и занимал комнату в той части дворцового ансамбля, в которой располагались личная резиденция князя, официальная приемная, помещения для слуг и придворных. Я получил маленькую чистенькую комнатку, единственным недостатком которой было соседство с кухней. Я все время дышал ароматами растительного масла, чеснока и пряностей. Однако жалованье было весьма изрядным, тем более при полном отсутствии расходов. Я скопил некоторую сумму и вверил ее еврею ювелиру на той стороне реки — я свел с ним знакомство за это время. Эти деньги стали начатком небольшого состояния, обеспечившего мою старость.
В эти месяцы я ни разу не встречался с Сирианом и Умой. В тот самый день, когда я заключил договор с моим ювелиром, я долго бродил по деловой части города, высматривая дом, где провел сказочную ночь, но, к несчастью, я натыкался на десятки похожих зданий, не обнаружив ни одного, в точности соответствующего моим воспоминаниям. В конце концов я сдался и вскоре почти убедил себя, что все события того вечера были порождением фантазии, разыгравшейся из-за усталости, непривычного окружения и, отчасти, из-за не вполне угасшего желания.
Правда, мне удалось найти храм не в Священном квартале, а чуть в стороне, между рекой и кварталом торговцев. В этом святилище стояло изваяние богини из моего сна — если то был сон: чернокожая, украшенная черепами, окровавленная. Местность вокруг казалась заброшенной и зловещей, но кто-то продолжал поддерживать здесь чистоту и порядок. Никто из прохожих не желал ответить, что это за богиня,
