откуда и идет название всей области. На перекрестках главных дорог стоят крепости. Дополнительную защиту обеспечивают болота, каналы, а в некоторых местах и ручьи или речки.
Внутри Пале, практически на самой южной границе, стоит большая крепость Гиень, охраняющая путь в Кале из Парижа.
Мы слышали, что стены Кале сложены из камня и напоминают стены замка. Надеюсь, что в скором времени мы сможем убедиться в этом собственными глазами. Там, внутри, обычные городские улицы, цитадель, гавань, состоящая из двух акваторий, внутренней и внешней. Мол защищает их от ветра и бури.
Вся эта область в данный момент удерживается англичанами. Они рассматривают ее как часть Ингерлонда, но за эту территорию сражаются две враждующие между собой партии англичан. Одна партия засела в Гиени крепости, предназначенной для отражения нападений со стороны франков, чей король также претендует на Кале. Однако сейчас франки больше заняты своими распрями с бургундцами, чем с англичанами, и не угрожают Кале, так что эта партия может использовать Гиень в качестве форпоста для натиска на своих противников-англичан, занимающих город и порт Кале.
Первую партию возглавляет герцог Сомерсет, кузен английского короля. Жена короля, королева Маргарита, послала герцога в Кале, чтобы отнять крепость у ее нынешнего коменданта, графа Уорика. Граф тоже знатный вельможа, но ниже герцога. Кажется, герцогами могут быть лишь особы королевской крови. Граф Уорик поддерживает герцога Йорка, который тоже является кузеном короля, но враждебен королеве. У Сомерсета есть все причины ненавидеть Уорика, поскольку четыре года назад тот убил в сражении его отца. Я понимаю, все это кажется очень странным и запутанным. Не уверен, что сам я сумел разобраться в здешних делах. Надеюсь, со временем что-то прояснится.
Гиень находится на некотором расстоянии от моря, а нам необходимо пересечь пролив, чтобы попасть в Ингерлонд. Единственная гавань, из которой можно отправиться в Ингерлонд, — это порт Кале. Следовательно, мы должны как-то попасть в Кале — однако герцогу Сомерсету со всей его армией вот уже несколько месяцев не удается проникнуть в него — либо вернуться в какой-нибудь франкский порт на юго- западе, например в Булонь или Дьепп, но этого мы теперь сделать не можем, поскольку возвращение на французскую территорию сопряжено с серьезной опасностью для нас. Когда мы еще находились во Франции, мы обещали королю франков не иметь никакого дела с его врагами-англичанами. К тому же в английские порты не пропускают суда из Франции. В таком вот мы оказались нелегком положении.
То, что здесь именуют «погодой», только ухудшает дело. Тому, кто не испытал это на себе, даже и не объяснишь, что такое погода. Все же я попытаюсь рассказать об этом, поскольку, боюсь, погода будет оказывать существенное влияние на все наше путешествие. Говорят, в Ингерлонде она еще хуже, чем во Франции.
Во-первых, дождь. Дождь может начаться в любое время дня и ночи и продолжаться часами или же пройти за несколько минут, он может быть обильным, проливным, как у нас на родине, или же почти незаметным как здесь говорят, «моросящим». Можешь ли ты поверить, что подобная изменчивость свойственна здешнему климату на всем протяжении годичного цикла? И, коль скоро я заговорил о годичном цикле: мы уже испытали на себе два времени года — «осень» и «зиму». Нет, так я не сумею ничего объяснить. Ограничимся рассказом о «погоде», а к вопросу о сезонах я вернусь позднее, пока же скажу только, что сейчас мы переживаем холодный сезон, и это неудивительно — ведь дни сделались почти вдвое короче ночей, а через полгода пропорция светлого и темного времени суток сделается обратной и наступит «лето». Учитывая, что сейчас стоит невыносимый холод, я подозреваю, что «летом» нас ждет столь же нестерпимая жара, но пока дни коротки, холодны и сумрачны.
Кроме дождя имеется еще и ветер. Ветер может подуть в любой момент, ночью или днем, с любой стороны, или же может воцариться полный штиль. Сила ветра колеблется от незаметного дуновения до урагана, но даже ураганный ветер дует не постоянно, как муссон, обрушивающийся порой на восточную окраину нашей империи, а порывами.
Как я уже сказал, в эту пору года здесь очень холодно, но даже холод не представляет собой нечто неизменное: невыносимая стужа, при которой вода превращается в кристалл, на следующий день сменяется более мягкой погодой, когда вода остается твердой лишь поутру, а к полудню вновь обращается в жидкое состояние. Мы уже видели снег. Ты помнишь, как путешественники рассказывали об этом северном явлении, и Али бен Кватар Майин также предупреждал нас о нем? Итак, мы уже видели снег, но он, как и лед, то есть твердая вода, до середины дня успел растаять, превратившись в сырость и грязь.
Но, повторю, самое неприятное в «погоде» — ее непредсказуемость. Даже два дня подряд нельзя рассчитывать на одну и ту же погоду. Единственное, что можно сказать наверное, — она почти всегда неприятна. И очень холодно.
Не могу описать, насколько тут все грязно и запущено. Сейчас я пишу, сидя в высокой башне у маленького окна, откуда открывается вид на сельские угодья, простирающиеся до стен города Кале. Поверхность стола сделана из столь грубой и необработанной древесины, что, как видишь, мое перо натыкается на выступы и трещины и оставляет кляксы. Каменные стены также не обработаны и сложены без всяких правил, разнокалиберные камни кое-как пригнаны друг к другу и скреплены известью. Оконное стекло состоит из мелких осколков самых разных форм и размеров, соединенных свинцовыми полосами. Оно кое-как пропускает свет, но прозрачным его не назовешь, туманное стекло искажает вид за окном. Сейчас полдень, но мне пришлось воспользоваться для письма коптящей свечой из животного жира (судя по запаху — бараньего). В огромном очаге едва дымятся здоровенные бревна, и весь жар уходит в трубу. Стены украшают гобелены с примитивными сценами охоты. Вышивка почти полностью уничтожена молью.
Я распахнул окно — только так я мог получить достаточно света, чтобы закончить письмо, — и увидел сырую землю, поля, нарезанные на отдельные полосы, мертвые, лишенные листвы деревья, дорогу, которая, огибая деревню, ведет в город, город обозначен вдали струйками дыма. Назвать дорогой эту узкую полосу грязи, всю в ухабах, можно, лишь проявив величайшее снисхождение. Грязь имеет бледновато- коричневый оттенок; иногда из-под нее проступает участок скалы — не настоящего, твердого камня, а довольно мягкого и крошащегося. Это известняк, он белый и от дождя становится скользким.
Сейчас я не вижу ни одного живого человека, зато вижу двух мертвецов: там, где дорога поднимается на холм, стоит виселица, и на ней медленно раскачиваются два подвешенных за шею трупа. Недавно какие-то птицы, крупные, черные, с большим серым клювом, прилетали клевать и терзать лица умерших, но теперь даже падальщики улетели прочь. Повешенные бедняги были заподозрены в том, что они-де шпионили в пользу графа Уорика и англичан, засевших в Кале.
Вот что я могу поведать об этих местах, мой царственный брат: они выглядят незаконченными, лишь наполовину сотворенными, словно богиня Парвати покинула их, торопясь к более важным делам, или как если бы Парвати начала акт творения на берегах наших священных рек и там довела создаваемый ею мир до совершенства, а затем окружила его рядом концентрических кругов, каждый из которых моложе предыдущего, пока наконец не добралась до этих мест через столетия, а то и тысячелетия после того, как были созданы наши.
Сейчас я должен прерваться — мне предоставили аудиенцию у герцога Сомерсета.
Я вернулся из приемной герцога. Этот молодой вельможа, едва ли двадцати пяти лет от роду, очень высокомерен. Он заставил нас дожидаться вместе с другими просителями перед залом, где он восседал на троне, точно король. Когда наступил наш черед быть представленными и нас вытолкнули вперед и поставили перед троном, герцог явно рассчитывал, что мы будем низко кланяться ему, как и все остальные. Должен признаться, меня это задело. Я полагал, что в любой стране знать должна, по крайней мере, обладать изысканными манерами и понимать, как подобает себя вести. Этому человеку хорошо известно, кто я такой — кровный брат императора! У него нет ни малейших оснований так возноситься. Насколько я понимаю, хотя герцог осаждает тех, кто засел в Кале, сам он тоже попал в окружение в этой небольшой крепости Гиень. С ним здесь всего тысяча человек, правда, он надеется получить подкрепление, когда погода позволит англичанам высадиться на берег.
Но не буду затягивать эту историю. Али, как всегда, сумел все уладить. В обмен на несколько фунтов имбиря, мускатного ореха, кориандра, корицы и гвоздики (я имею в виду — по нескольку фунтов каждого вида пряностей) герцог обещал проводить нас до ворот Кале, при условии, однако, что мы пообещаем не пересекать канал и не направляться в Ингерлонд — вместо этого мы должны нанять в порту корабль до германского города Бремен и там заняться торговлей. Насколько я понял, Бремен один из крупнейших
