после пяти дней заключения.
— Пять дней? Как это…
— Почему вам всем непременно нужно врать?
Кусок картошки встает у Александра поперек горла, он кашляет, из глаз текут слезы.
— Кто… Кто это «все»?
Ответа нет.
— Кто вы такой? И что за женщина тут рядом?
Тень замирает.
— Е. говорила с вами?
Из-за стены доносится полный ужаса голос:
— Нет-нет. Клянусь вам, я не разговаривала. Я ничего не сказала. Ничего. Совсем ничего. Он врет. Этот человек врет, я не говорила. Никогда, никогда.
Дыхание палача становится шумным. Так дышат животные.
— Я займусь Е. в свое время. Теперь ваш десерт.
Голос изменился, стал более жестким, еще более властным.
— Почему вы держите меня здесь? — спрашивает Александр.
— Почему я держу вас здесь? Потому что в вас заключено зло. И я вытащу его.
— Но вы…
— Ешьте!
Александр смиряется, он знает, что сопротивление приведет к наказанию. Е. Эта самая Е. умирает от страха. Он называет ее буквой — тем самым хочет подчеркнуть, что она уже не человек?
Наверное, в этом и состоит смысл обритой головы, комбинезона: его уподобляют предмету. Бесплотному клону, просто форме, запертой в темницу. Букве алфавита.
Он пытается понять, с кем имеет дело: это серийный убийца, психопат, садист? Коллекционер..
Внезапная вспышка. И щелчок фотоаппарата.
— Остановитесь! Зачем вы меня снимаете?
— Мне нравится фотографировать моих пленников.
Новые вспышки. Александр, кипя от злости, садится, тихонько откусывает яблоко. Оно немного кислое, с жесткой и твердой кожицей, такие яблоки росли в саду у его матери в Грассе. Почему сейчас всплывают эти забытые ощущения?
Сейчас ему следует уладить куда более важные дела. Именно этого от него и ждут.
Его фотографируют. Сексуальный извращенец. Садист. Дегенерат, удерживающий его уже пять дней… Он что, накачал его наркотиками, каким образом он кормил и поил его все это время?
Александр уходит поглубже, метров на восемь от ламп. Левая рука, приложенная козырьком ко лбу, на какое-то время защищает глаза от мучительно яркого света. Он пользуется этим, чтобы осмотреться. Стена в глубине сделана из больших белых камней, несколько черных камней образуют свод. Это похоже на пещеру. Перед ним в стене огромные вырубки. И этот ужасный холод… Боковые стены явно сложены руками человека из старых пористых кирпичей. Он видит вделанные в пол кольца. Высота потолка не менее трех метров. Никаких окон, ни малейшего шанса убежать.
Голос снова обращается к нему:
— Я вижу, вы осматриваете место, где будете жить? Вы находитесь на глубине двенадцати метров, температура здесь одиннадцать градусов и зимой и летом.
Александру кажется, что у него вот-вот лопнут барабанные перепонки. Каждое слово этого ненормального врезается в мозг. На глубине двенадцати метров! Как же его найдут?
— Черные камни среди известняка — это кремень, он залегает на глубине не менее восьми метров и образует изолирующий слой, препятствующий проникновению влаги. Я обтесал вкрапления, встречающиеся на нашем уровне, чтобы вы не поранились. Что касается известняка — это удивительный материал. Благодаря давлению, которому он подвергается на такой глубине, он стал очень прочным, а кроме этого, он представляет собой идеальный звукоизолирующий материал: когда тут работали новозеландцы, никто ничего не слышал. Короче говоря, шум извне вас раздражать не будет.
Александру кажется, что у него начались галлюцинации. На глубине двенадцати метров под землей, одиннадцать градусов, новозеландцы… В какой ад он попал?
— Выпустите меня отсюда, вы, кусок дерьма!
— По поводу свободы существует одна интересная мысль: пока не потеряешь ее, не понимаешь, что она значит.
— Да пошли вы знаете куда?
Шепот:
— А у вас очень красивая жена.
— Что… Что вы сказали?
— Нет, это все же невероятно. С самого начала вы думаете только о себе, о своей жалкой, ничтожной жизни. А вы хоть раз подумали о вашей жене Карине и сыне Тео? Вы ведь думаете, что они дома? Что они, может быть, ищут вас?
— Прекратите!
— А живы ли они? А вдруг вы их уже безвозвратно потеряли? Вы думаете, что сильнее меня, у вас еще появится желание сопротивляться. Но скоро вы поймете, что ничего не можете, и, что бы вы ни делали, ваша психика начнет разрушаться. И тогда наружу выйдут все грехи, вся ложь. Вы на них наплевали. Вы прошли мимо, не замечая их. Но наплевать на меня вам не удастся.
— Вы меня с кем-то путаете! Я…
— Я вас путаю? Хотите посмотреть фотографии?
— Какие фотографии, черт возьми?
Вздох.
— Во всяком случае, не бойтесь, пытать вас я не буду. Применение силы, физических пыток — это паршивая методика, она ни к чему не приводит.
— Кто вы такой?
Тень не двигается, голос звучит невероятно спокойно:
— Ограничьтесь повиновением. Тогда вы будете меньше мучиться.
Силуэт удаляется, но свет остается включенным. Прижавшийся к решетке пленник выкрикивает оскорбления. Тогда слева, откуда-то из глубины, раздаются жуткие вопли. Вой, словно доносящийся издалека. Два голоса, потом три, все сразу. Другие люди, заточенные в чреве земли.
Далеко слева Александр различает бледные отсветы. Это другие камеры, которые осветили, так же как и его собственную.
— Кто вы? Ответьте! Ответьте! Чего он хочет от нас?
Крики стихают. Тишина. Жуткая тишина. И ледяной воздух, обжигающий каждый квадратный сантиметр кожи.
О боже, сколько же их тут?
Воспаленные глаза Александра с трудом различают конверт, просунутый сквозь прутья решетки. Он осторожно берет его, возвращается к желобу, садится спиной к входу и вскрывает конверт.
В нем лежат письмо и авторучка.
Александр разворачивает бумагу, он не понимает, отчего дрожат его пальцы — от холода или от страха.
