Переломы

упоминал Бюрло. И вдруг, совершенно случайно, когда мы обедали с бывшими соседями, мы узнали, что жандарм пропал.

Вот оно. Люк с трудом может говорить:

— Пропал?

— Да, испарился, по-моему, в начале две тысячи пятого. Да-да, в январе две тысячи пятого, потому что из Австралии мы вернулись в феврале.

Прошло почти три года. Люк не может в это поверить.

— Вы не представляете себе, что могло случиться?

— Никто не знает, что с ним. Тела не нашли, ничего не нашли. Самоубийство? Невозможно, ведь Бюрло был этаким крепким орешком, жандарм в чинах, с таким взглядом, от которого стынет кровь, понимаете? Уехал из страны? Никто не знает. Ни мы, ни полиция. Просто необъяснимо. Может быть, за всем этим стоит государство? Кто знает, что могут замышлять военные.

Люк сжимает губы. Исчезнувший почти три года назад Бюрло находится в палате А11 в клинике Фрейра в Лилле, в состоянии кататонии, каталепсии и совершенно истощенный.

— А… А ваш муж? Как он это воспринял?

— Через четыре месяца после того, как мы узнали, он бросился под ваш поезд. И… хуже всего то, что мне следовало что-то заподозрить, понять, что что-то не в порядке. Все снова пошло наперекосяк. Под конец он почти не разговаривал со мной, постоянно меня избегал, целыми днями бросал мячик собаке. Как- то вечером я увидела, что он уезжает… он взял машину… У меня было предчувствие, что в тот вечер что-то случится. Но… Но я ничего не сказала, я позволила ему уехать.

Она вытирает губы салфеткой и заключает:

— Вот, теперь вы знаете все.

— Но… Почему? Почему он решился покончить с собой, если все вроде бы налаживалось?

Она нетерпеливо встает:

— А вы сами-то знаете? Можете понять, что заставляет отца семейства вдруг взять ружье и застрелить двух своих сыновей? Мой покойный муж пережил самое страшное, и у него что-то разладилось в голове. А теперь, пожалуйста… Мне скоро идти на гимнастику.

Люк допивает кофе и идет к двери.

Лоранс, не двигаясь, смотрит на него, потом внезапно окликает:

— Подождите секундочку.

Она открывает чулан, берет обувную коробку и вынимает из нее маленький красный шарик из бумаги, обмотанный скотчем. Красный от крови.

— Это нашли на рельсах рядом с телом моего мужа. Я подумала, может быть, вы сумеете понять, что это значит.

Люк потрясен. Она все время хранила этот паршивый шарик.

— Нет-нет. Простите…

Люк едет обратно в состоянии шока. Он понял… Он понял причину эйфории Поля Бланшара, понял, почему он покончил с собой через несколько месяцев после исчезновения Бюрло.

С этим как-то связан человек в капюшоне.

Он считал, что оставил свое прошлое далеко позади, похоронил его, а оно его догнало.

У него больше нет выбора. Он должен уничтожить жандарма Бюрло, пока у него не развязался язык. Пока в дело не вмешалась полиция.

Он все сделает завтра, в субботу, рано утром. Когда в клинике практически никого не будет.

31

Александр Бюрло поворачивается, за его спиной по желобу течет моча. Он бросается к стене и наклоняется к отверстию.

Он шепчет:

— Послушайте! Я знаю, что вы боитесь говорить, но вы сделайте вид, что мочитесь, и расскажите мне! Он… Он занят, он… он не скоро вернется. Говорите! Как вас зовут?

— Дюмец… Меня зовут Жюстина Дюмец.

— Где вы жили?

— В Па-де-Кале. Вимрё…

— Я живу в Нанте. Что он собирается сделать с нами?

— Мне нравилась паста… если сварить аль денте, к стене прилипает… Вы пробовали?

Голос женщины становится все тише, связки вибрируют, словно струны разбитого инструмента. В ее камере горят мощные лампы.

— Чего от нас ждут?

— Чтобы… Чтобы вы подписали это письмо.

— Никогда в жизни! Кто может подписать такое?

— Никто… Никто этого не может подписать..

Шум… Женщина похлопывает себя по ляжкам.

— Вы… Вы же недавно видели солнце, правда? Солнце, на воле… Там… Там еще тепло? Скажите мне… Жара… Я очень хорошо помню. Расскажите мне про жару. И про море… Расскажите мне про…

Она замолкает, заходится в рыданиях. Александр почти утыкается носом в мерзкий желоб, он пытается что-то разглядеть сквозь щель. Ему удается увидеть женщину в черном комбинезоне, ее голова тоже обрита. Сколько же времени ее тут держат?

— Мадам, мадам, послушайте. А вы тоже, вы…

Она перебивает.

— Они будут контролировать… ваш мозг…

— Что? Кто это — они?

— Они запустят в вашу камеру крыс… Змей… Или собаку. Всех, кого вы боитесь. И еще мешки с загадками… Они знают все тайны разума, они могут сделать так, что вы потеряете память. И все это, чтобы вы подписали… Это… Нет… я… я больше не хочу… Паруса на корабле, месье… Паруса, они шумят? Расскажите мне, как шумят белые паруса на ветру.

Александр понимает, что она ускользает от него. Она забилась в угол и тихонько раскачивается из стороны в сторону.

— Мадам, мадам, послушайте. Сколько их?

— Вы крепко держитесь за поручень, а? Вы крепко держитесь, месье? Сильные волны, синие, соленые. Дуйте в парус, корабль летит вперед.

Александр обхватывает голову руками. Жюстина Дюмец продолжает свой монолог:

— В каком-то смысле то, что с нами случилось… это возврат к истинному положению вещей.

Пленница внезапно напрягается и паучьими движениями подбирается к решетке. Александр теряет ее из виду.

— Вернитесь! Вернитесь, черт возьми!

Звон цепей, ключ поворачивается в замке. Александр прижимается к стене и приставляет руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от света. Он подбирает смятое письмо, протягивает руку через решетку и кидает письмо куда-то влево.

— Вот что я сделал с вашим поганым письмом!

Тень вдали не реагирует. Дверь захлопывается. Другая дверь открывается.

Александр цепляется за решетку. Он понял. Он имеет дело с судьей. С искупителем. С