повернулся ко мне: — Значит, ты работаешь на Рейни?
— Нет.
— Врешь.
Я пожал плечами.
— Моя тетка сказала — она разговаривала с тобой сегодня.
— Она разговаривала главным образом с Джеем. Я оказался рядом случайно.
— Чего она от вас хотела?
— Денег.
— Верно. Но она — старая, глупая женщина. Она сделала одну ошибку.
— Какую же?
— Назвала не ту цифру.
Я промолчал.
— Я сказал — она назвала не ту цифру. Она потребовало слишком мало.
— Понятно.
— Ты не уважаешь моих чернокожих братьев?
— Уважаю.
— Ты ненавидишь негров?
— Нет.
— Ты считаешь, они должны оставаться нищими и дохнуть от СПИДа и прочего дерьма?
— Нет.
— Может быть, ты считаешь негров глупыми?
— Нет.
— А вот мне сдается, ты считаешь всех чернокожих кретинами. Похоже, у тебя сложилось предубеждение против моих братьев.
— А я уверен — у тебя сложилось очень сильное предубеждение против белых.
— Ты ненавидишь черных.
— Нет.
— Ты ненавидишь их, потому что они выше тебя!
— Нет.
— Тебе не нравится сексуальная доблесть моих черных братьев.
— Очень нравится.
— Черные тебе омерзительны.
— А тебе омерзительны белые? — спросил я. Г. Д. резко выдохнул через нос:
— Да!
— И ты ненавидишь белых?
— Да, я их ненавижу.
Вот и поговорили, подумал я.
Дверь кабинета снова открылась, и внутрь заглянула какая-то девушка. Губы у нее были выкрашены в желто-оранжевый цвет, напоминавший расцветку нью-йоркских такси. Такого же цвета были туфли на высоких каблуках, трусики-«шнурочки» и отделанный бахромой лифчик.
— Иди сюда, Ла Квин.
— О, я знаю, что ты хочешь! — пропищала Ла Квин тонким, счастливым голосом, и я догадался, что тут не обошлось без маленьких таблеточек, которые делают голос человека высоким и счастливым. Потом Ла Квин увидела меня:
— Это кто?
— Просто один белый придурок, который сам не знает, что делает.
— Хочешь развлечься, Г. Д.?
— Иди ко мне, девчонка. Как говорил мой папаша, ты выглядишь лучше, чем банковский чек.
Ла Квин игриво покосилась на меня:
— Эй, не смотрите, мистер.
Но я все равно смотрел — не мог не смотреть. Ла Квин опустилась на колени между огромными, дряблыми ляжками Г. Д., который распахнул полы халата. Впрочем, мне с моего места было видно лишь похожую на виолончель коричневую спину Ла Квин, ее сдвинутые вместе лодыжки и торчащие каблуки.
— Не спеши, детка. — Г. Д. взял девушку за подбородок и заставил приподнять лицо. — Тебе нравится эта штука, не так ли? Тебе нравится мой першинг?
— Очень нравится, Г. Д.
— Скажи это, детка. Скажи: мне нравится твой «першинг».
— Мне нравится твой «першинг», Г. Д., он меня заводит. Ты мой лучший негр, Г. Д. Дизель.
Г. Д. снова прижал Ла Квин к своей промежности и посмотрел на меня поверх ее поднимающейся и опускающейся головы.
— Моя тетка казала — ты заставил моего дядю Хершела работать в мороз и из-за этого с ним приключился сердечный приступ. Все, кто был знаком с моим дядей, знали, что у него больное сердце.
— Я здесь ни при чем. Хершел работал на Джея Рейни.
Г. Д. принялся притопывать ногой, выбивая какой-то неспешный ритм, и я увидел пистолет, прикрепленный ремнями к его лодыжке.
— Это — не — имеет — значения. Рейни — платит — тебе.
— А мне кажется…
Г. Д. посмотрел на меня, обнажив в улыбке свои золотые коронки.
— Тоже хочешь минет?
— Нет, спасибо, — сказал я так спокойно, как только смог.
— У тебя такой вид, словно… Эй, похоже, тебе это правится, чувак! Я по глазам вижу. — Он бросил взгляд на курчавую головку Ла Квин. — А выглядит очень аппетитно, верно?
— Нет, спасибо, — повторил я.
— Что?! Тебе не нравится моя женщина?
— Нет, почему же… Просто я…
— Недостаточно хороша для тебя, а?…
— Я этого не говорил.
— Может быть, для тебя она слишком черная?
— Нет.
— Понимаешь, чувак, белые парни, как ты, боятся черных женщин. А белые женщины очень любят черных парней. Черные женщины не интересуются белыми. Все они хотят только черных, понятно? И китаянки, и латинки — они тоже хотят только черных. Однажды попробовав черного, женщина никогда не вернется к белому, дружище. — Г. Д. властно опустил мясистую руку на затылок Ла Квин, погладил и с ненавистью посмотрел на меня. — Может быть, тебе самому нужно попробовать, чтобы поверить? Я могу попросить Ла Квин — она обработает тебя, когда закончит. Может быть, ей не захочется, но она сделает это, правда, детка?…
Ла Квин, рот которой был занят, кивнула и издала какой-то утвердительный звук.
— Тогда ты сможешь судить об этом сам, чувак.
Я не ответил. Каждый из нас жил в своем кино, хотя оба фильма были жуткими. Г. Д. шепнул Ла Квин:
— Здесь поосторожней, детка.
Потом он поднял на лоб свои идиотские очки и уставился на меня необычайно маленькими, внимательными глазками, утонувшими в черных подушках щек.
— Моя тетка сказала, что дядю Хершела нашли примерзшим задницей к бульдозеру. Он замерз насмерть! Как это могло случиться, чувак? Как черный парень мог замерзнуть?! Это, знаешь ли, ни в какие ворота не лезет. Не иначе, здесь что-то нечисто, и мы обязательно найдем этого Поппи, или Попая [22], или как там зовут этого придурка. — Г. Д. внезапно наклонился, вытащил свой пистолет и направил на меня.
— Просто руки чешутся кого-нибудь убить, — заявил он. — Белые люди никогда не платили дяде
