На этот раз он вынул из нагрудного кармана небольшой конверт.
– Некоторое время это хранилось у нас, но, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается, и я подумал, что эту вещь я все же должен вернуть.
Он протянул мне конверт. Внутри лежало что-то маленькое и очень твердое на ощупь. Я, не открывая конверт, положил его на стол.
– Как вы могли бы догадаться, мы сумели проникнуть в квартиру Кэролайн Краули. Разумеется, искали пленку. Не знаю, подозревала она это или нет.
– Подозревала.
– Меня это не удивляет. Женщины обычно каким-то образом узнают о таких вещах. Мы пересмотрели все ее ключи, выясняя, какой от чего – от банковского сейфа, от другой квартиры, от машины, от всего, и разобрались со всеми, кроме этого. Мне он больше не нужен, и я подумал, что его следует ей вернуть.
Я открыл конверт. В нем лежал один малюсенький ключик неопределенного вида, плоский и старый. Три маленьких дырочки вместо одной. С зубчиками на обеих кромках. Будучи мальчишкой, я возился в сарае отца, и полученных мною тогда знаний хватило, чтобы догадаться, что это ключ от маленького висячего замка. Я побывал в каждой комнате квартиры Кэролайн и не видел там ничего такого, к чему бы он мог подойти. Ключик оказался весьма любопытным и ни к чему не подходящим, раз хоббсовские шпионы-«невидимки» конфисковали его. Возможно, они сами по совместительству были взломщиками, раз они с такой легкостью проникали в квартиры.
– Надо полагать, этот ключ не от дома, – сказал Хоббс.
Потом мы оба поднялись, и некоторые постоянные посетители наблюдали за тем, как он медленно шел к выходу. Когда мы вышли на улицу, у подъезда уже ждал лимузин. Хоббс передал свой саквояж водителю и повернулся ко мне:
– Надеюсь, теперь все концы с концами сошлись, не так ли?
– Думаю, да.
Он влез в машину, и водитель закрыл дверцу. Стекло начало опускаться, и мое искривленное отражение постепенно сменилось его лицом.
– Кстати, мисс Кэролайн держала этот ключ в шкафчике над холодильником. – Его толстое лицо с яркими зелеными глазами и еще влажными после ланча губами уставилось на меня. – По-моему, довольно странное место для маленького ключика.
И он уехал.
Я прямо с угла позвонил Хэлу Фицджеральду:
– Запись у меня.
– Портер?
– Она у меня.
– Хорошо, очень хорошо.
– Скажи только, куда ее отнести.
– Ладно, там видно будет, ух… ты сейчас в Мидтауне?
Ничего не скажешь, техника розыска в полиции явно делает успехи.
– Да, я…
– На углу Шестой авеню и Сорок четвертой улицы?
– Да.
– Не вешай трубку. Мы сейчас пошлем машину.
– Я могу тебе ее принести, если хочешь.
– Нет, – сказал Хэл. – Мы, эй… Портер, не вешай трубку.
Он позвонил по другому телефону.
– Если не возражаешь, подожди там немного. Машина без опознавательных знаков. Минут через пять-шесть.
Я ждал. Небо нахмурилось, казалось, вот-вот пойдет снег. Движение было не слишком оживленным. Дважды успел переключиться светофор, когда в конце Шестой улицы я увидел черный седан, на большой скорости несущийся в мою сторону; за ветровым стеклом вспыхивал красный проблесковый сигнал. Автомобиль проехал немного вперед и остановился. Дверца широко распахнулась. Я нагнулся, заглянул внутрь… и встретился взглядом с темными сердитыми глазами Рудольфа Джулиани, мэра города Нью-Йорка, карающего ангела.
– Господин мэр!
Глаза сверкнули, губы скривились в подобии улыбки. Он протянул руку вперед, я положил в нее кассету. Он кивнул, бросил быстрый взгляд на водителя и скомандовал:
– Пошел.
Машина сорвалась с места и быстро исчезла из виду.
Итак, с пленкой вроде бы покончено, но у меня было еще одно дело к Фицджеральду. Я вошел на тротуар и снова набрал его номер:
– Хэл, мне надо кое о чем с тобой поговорить.
– О чем?
– Я еду в центр. Встретимся на улице.
Я поймал такси с первой же попытки.
– Вы, случаем, не Портер Рен? – спросил меня шофер. – Ну, тот малый, который работает в газете?
– Я самый и есть.
– По-моему, колонка ваша дает слабину, – сказал он мне. – Вам стоило бы сделать ее поострее, я понятно говорю?
– Вполне.
– Я имею в виду историю с тем парнем, который убил свою подружку. Помните, там был дневник этого психа и всякое такое, а еще про свадебное платье, ну и дальше много всего. Так вот это, я вам скажу, прямо, знаете ли, класс.
– В общем, это не лучшее, что я сделал.
– Ну что ж, вынужден согласиться.
– Дайте мне еще один шанс… может, я еще сумею вас удивить.
– О чем речь, конечно!
Потом я стоял на улице у главного полицейского управления, а Хэл без пальто сбегал вниз по гранитным ступеням. Ветер трепал его волосы. У него был взволнованный вид. Он выполнил то, что обещал, разве что с небольшим опозданием, и теперь его акции сильно поднялись в цене.
Он пожал мне руку:
– Мэр очень доволен.
И Хэл тоже явно был доволен. Удовольствие мэра было своего рода валютой, конвертируемой минимум в продвижение по службе и, следовательно, в предельно возможное повышение оклада; Хэл добыл не только видеозапись, но и немного лишних наличных денег, чтобы заплатить за обучение своих детей, несколько раз съездить с женой в Атлантик-Сити, ну, может, еще на пару рубашек с монограммой для себя. Теперь настал момент предъявить мое требование.
– У меня все же есть два-три условия, Хэл.
– Ну, подожди…
– Нет, это ты подожди, черт побери!
Так мы и стояли там – двое мужчин на холоде, – пялясь друг на друга.
– Это ведь именно я получил по яйцам, чтобы добыть эту пленку, это мой дом твои копы перевернули вверх дном, это моего сына ранили, это моя жена уехала из города, Хэл. У меня скверное настроение. Не так уж много у меня условий, Хэл, а ты не желаешь считаться ни с одним из них. Первое: я должен выдать этот материал в печать – завтра же. Второе: мое имя не должно упоминаться, когда тебя будут расспрашивать о том, как у тебя оказалась эта пленка. И не только сейчас, но и вообще никогда. Она пришла по почте без указания отправителя. Третье: ты пошлешь нескольких детективов, чтобы они схватили этого подонка и разобрались с ним на всю катушку. – Я показал ему листок бумаги, на котором было написано имя – Фил Бьянканьелло.
– Первое и второе – без проблем, а вот третье я не понял.
– Этот мерзавец ранил моего маленького сына.
Хэл придерживал галстук на ветру. Мимо шли люди.
– Это мой сын, мой маленький сын, Хэл.
– Мы не можем убрать этого типа – это не наш метод.
– Да просто надо с ним расквитаться. Заставьте его заплатить по счетам.
Мы просто постояли там немного, потом он кивнул, глядя мне прямо в глаза, что мужчины вообще делают крайне редко, и я понял, что об этом позаботятся. Возможно, не сегодня и даже не очень скоро, но рано или поздно – наверняка. В полицейское управление надо верить, что я и делаю.
Я мог бы оставить все, как есть, устраниться от всего на свете. Мог бы послать ключ Кэролайн, взять отпуск, улететь в Калифорнию, подъехать на взятой напрокат машине к дому матери Лайзы, свалившись как снег на голову, и таким образом выйти из игры. Но я ничего этого не сделал. Слишком много вопросов роилось у меня в голове, подобно легкому, но непрерывному снегу, который наконец-то пошел. Я позвонил Кэролайн и сообщил, что у меня есть для нее хорошие новости.
– А почему бы тебе не зайти ко мне? – спросила она весело. – Мы только что вернулись с приема.
– Мы – это ты и Чарли?
– Да, с приема в банке Чарли.
Она явно говорила с расчетом на то, что он слышит ее слова.
– Я могу зайти в другой раз.
– Ни в коем случае, – протестующим тоном воскликнула она. – Я хотела бы вас познакомить.
Это был удобный случай лучше понять Кэролайн; возможно, именно это она и предлагала, а может быть, и нет.
Наполеон был на месте, сидел и читал, но только уже другой детективный роман.
– Ну как, хорошие парни выигрывают или проигрывают?
– Проигрывают.
Я поднялся наверх. Кэролайн открыла блестящую черную дверь. Я вошел и, не зная, что она сказала Чарли о наших запутанных взаимоотношениях, решил вести себя так, как будто и не было проведенных здесь сладостных часов.
Он был там, я сразу его увидел, в костюме, делавшем его похожим на сенатора, сующего полено в камин в гостиной. Он встал, и я сразу представил себе его будущее… сорок лет в роли денежного мешка.
