глазами, она бы смогла начать дышать нормально.
Но в голову ничего не приходило.
Она закрыла глаза и прислонилась спиной к стене. Ни единой мысли. Ничего. Папа точно уже перестал искать её.
– Спи давай!
Мужчина ушёл. Эмили сжала пальцами твердую куклу. Ей больше хотелось мохнатого медвежонка. Хотя она уже и была слишком взрослой для таких игрушек.
Сейчас, когда она осталась одна, ей, по крайне мере, удалось отдышаться.
Мужчина не стал заниматься с ней
Впервые за долгое время Тённес Сельбю остался в одиночестве. В последние дни он словно больше не имел собственной жизни. Дом постоянно был полон людей: соседи, друзья, Беате, родители. Полиция. Очевидно, они полагали, что ему легче общаться с ними у себя дома. На самом же деле поход в полицию для него был избавлением, чем-то вроде побега. Ни разу ему не удалось сходить даже в магазин. Беате и старые подруги Грете всем занимались сами. А вчера вдобавок ко всему тёща приготовила для него ванну. Он забрался в горячую воду, ожидая, что сейчас какая-нибудь из женщин внезапно возникнет из ниоткуда и начнёт тереть ему спину. Он лежал в ванной, пока вода не начала остывать. Беате позвала его. А потом испуганно забарабанила в дверь.
У него отняли его собственное время.
Но сейчас он был один. Они долго не хотели оставить его в покое, в конце концов это его разозлило до такой степени, что он превратился в истеричку в брюках. Но это к лучшему: злость, ярость – любые эмоции – позволяли ощущать, что он всё ещё существует.
Он взялся за ручку.
Комната Эмили.
Он не был здесь с того самого дня, когда девочка пропала и он перевернул всё вверх дном в поисках следов, ключа, кода, который объяснил бы ему, что Эмили просто шутит. Конечно же, она перестаралась, но это ведь всего лишь попытка подразнить его, немного напугать, чтобы вечером у них был повод для веселья: ну куда же Эмили может деться! Он опустошал шкафы, книги падали на пол, а одежда лежала большой кучей у двери. Наконец он добрался до пижамы, потом сорвал плакат с изображением Диснейленда. Но никаких загадок, никаких ребусов, никаких ответов или следов так и не обнаружил. Ничего полезного. Эмили пропала, и он позвонил в полицию.
Холодный металл обжигал ладонь. Он слышал, как сердце стучит в ушах, разглядывая имя «Эмили», составленное из деревянных букв. «М» отвалилась ещё полгода назад, и он прочёл «Э-или». Утром надо будет купить новую «м».
Беате навела порядок. Когда он нашёл в себе силы открыть дверь и переступить порог, то обнаружил, что всё лежит на своих местах. Книги аккуратно стоят на полках, расставленные по цветам обложек, – так любила Эмили. Постель заправлена. Одежда в шкафу. Даже ранец, который полицейские забирали в качестве улики, вернулся на своё место рядом с письменным столом.
Он осторожно сел на край кровати. Кровь продолжала стучать в ушах, и он попытался расслабиться.
Полицейские полагали, что это его вина.
Нет, они не обвиняли его ни в чём конкретно. Сначала, в первые сутки, он чувствовал себя одновременно как пациент психиатрической больницы, с которым все должны вести себя осторожно, и как преступник, находящийся под подозрением. Казалось, что они всё время боялись, что он покончит с собой, и поэтому не оставляли его ни на минуту. Кроме того, что-то странное было в том, как они тайком посматривают на него иногда, в тех резких словах, которые они употребляли, задавая ему вопросы.
А потом пропал тот мальчуган.
И они, эти полицейские, словно переменились, как будто они наконец поняли, что его отчаяние было непритворным.
Потом они обнаружили мальчика.
Когда двое полицейских пришли и рассказали, что мальчик погиб, у него возникло чувство, что он сдаёт экзамен. И словно это была его ошибка, и поэтому Ким Санде Оксой убит, и ему предстояло ответить именно то, что от него ожидали, придать своему лицу то выражение, которое подобает этому поводу. Какому поводу?
Они попросили его составить список. Всех тех, с кем он когда-либо был знаком. Ему следовало начать с семьи. Потом близкие друзья. Затем знакомые, более или менее близкие, бывшие возлюбленные и мимолётные связи, коллеги и их жёны. Это было невозможно.
– Это невозможно, – ответил он и повёл рукой, как будто пытался отстраниться от непосильной задачи; из школьных времён в его памяти сохранились имена лишь четырёх одноклассников. – Да и разве это может помочь?
Женщина в униформе была терпелива.
– Мы попросили о том же родителей Кима, – спокойно ответила она. – Мы собираемся сравнить списки. Найти общих знакомых. Если, конечно, они имеются. Это очень важно. Мы уверены в том, что эти дела связаны друг с другом, а потому нам необходимо обнаружить то, что объединяет ваши семьи.
Тённес Сельбю присел на краешек кровати Эмили, провёл рукой по деревянной спинке, по буквам, которые она написала на светлой поверхности, когда выучила алфавит. Он хотел прижаться лицом к её подушке. Но испугался. Он не сможет вынести её запах.
Ему хотелось лечь на постель, но он не пошевелился. Не мог даже подняться. Он чувствовал боль во всём теле. Наверное, ему всё-таки придётся позвонить Беате. Кто-нибудь, наверное, должен прийти, чтобы заполнить эти пустые комнаты вокруг него.
Тённес Сельбю, не двигаясь, сидел на кровати. Слёзы текли у него по щекам. Он горячо молился. Не Богу, который был где-то далеко и появлялся лишь в сказках, которые Тённес рассказывал Эмили. Он молился умершей жене. Он не заботился об Эмили так хорошо, как обещал Грете за час до того, как она умерла.
15
Человек приблизился к небольшому домику. Заградительная лента в красно-белую полоску всё ещё не была убрана. В нескольких местах она отвязалась и неприятно шуршала на ветру, пока человек осторожно перебирался через забор и прятался в зарослях. Казалось, он точно знал, что должен сделать, но не был уверен в том, удастся ли ему задуманное. Если кто-нибудь увидит его, обязательно обратит внимание на его одежду и запомнит. На нём был тёплый шерстяной свитер с высоким воротником, а сверху куртка из синтетической ткани. На голове большая кепка с наушниками и козырьком, закрывавшим глаза. Высокие ботинки больше подошли бы солдату, готовому к боям в зимних условиях. Они были огромного размера, чёрные, со шнуровкой до верху. Из ботинок виднелись плотные шерстяные носки.
Была ночь на 20 мая, и тёплый юго-западный ветер принёс с собой четырнадцать градусов тепла. На часах было одиннадцать сорок. Мужчина стоял среди кустов крыжовника, которые росли под двумя большими берёзами. Он снял перчатку и медленно провёл рукой по широким брюкам цвета хаки, не сводя глаз с окна на первом этаже. Гардины были задёрнуты. Так не должно было быть. Он хотел увидеть зелёного медвежонка. Мужчина не успел расстроиться из-за этого; он застонал и согнулся. Рука оторвалась от брюк. Две минуты он стоял в полной тишине. В ушах шумело, ему пришлось закрыть глаза, хотя он был испуган и до этого всё оглядывался. Потом он снова надел перчатку, перебрался через забор и, не оборачиваясь, ушёл по узкой улице.
