владельца. На первый взгляд казалось, что они проржавели, но после того, как он прошёлся по ним стальной щёткой, стали как новые. Он накапливал бензин несколько недель. Наполнял бензобак как обычно на заправке у Самвиркелаге. Не так часто и не помногу. В том же самом ритме, что и раньше. А потом, вернувшись домой, сливал несколько литров в канистру. Постепенно у него накопилось двести литров. Так что ему не пришлось заезжать на заправки по дороге, а значит, делать остановки, во время которых его могут увидеть. Никаких денег с его отпечатками. Никаких видеокамер. Он вёл тёмно-синий «Опель-вектра», внутри которого мог сидеть кто угодно. Номера были забрызганы грязью, так что разобрать цифры было практически невозможно.
В Лавангсдален ещё лежал снег, грязно-серый вокруг стволов деревьев. На часах было семь утра. Воскресенье. Уже несколько минут ему навстречу не попадалась ни одна машина. Он снизил скорость на крутом повороте. Дорожное покрытие было влажным, но машина хорошо держала дорогу. Он остановился за скалой. Заглушил мотор. Осмотрелся. Прислушался.
Его никто не увидит. Он снял с руки часы. Большие, чёрные часы для водолазов. С будильником. Ему нужно поспать часа два.
Ему хватит двух часов.
32
– Нам остаётся только ждать.
Альвхильд Софиенберг восприняла известие об исчезновении Акселя Сайера на удивление спокойно. Она лишь слегка насупила брови. А потом провела пальцем по пушку над верхней губой и едва заметно причмокнула, возвращая на место вставную челюсть.
– Бог знает, как бы я на его месте восприняла подобную информацию. Тяжело, конечно. Как вы считаете, ваш приезд изменит его жизнь?
– Я думаю, да. Но как именно – трудно сказать. У него там налаженный быт, дом у моря, знакомые, соседи, с которыми у него хорошие отношения. У меня такое впечатление, что он… вписался в среду.
– Замечательно, – пробормотала Альвхильд.
– Я тоже так думаю, – поддержала Ингер Йоханне.
– Я говорю об этих новых базах данных. – Альвхильд едва заметно пошевелила пальцами. – Ну, о том, что на поиски Сайера ушла всего неделя. Замечательно. Просто великолепно.
– А, вы про Интернет. – Ингер Йоханне улыбнулась. – Вам никогда не приходило в голову подключиться к Интернету? Это было бы для вас очень удобно, в том смысле, что вы…
– Лежу и жду смерти? – помогла ей Альвхильд. Она взглянула на письменный стол у окна, на котором стоял компьютер цвета молочного супа. – Вряд ли это возможно, он мне служит с тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Да и необходимости особой нет. Я больше почти не веду переписку. Дети навещают меня каждый день. Они очень заботливы и, насколько я могу судить, вполне счастливы. У внуков всё в порядке. Временами даже кажется, что они приходят по собственной воле. Мне и телефон-то не нужен. Вот если бы я была помоложе…
– У вас такие прекрасные глаза, – вдруг сказала Ингер Йоханне. – Они такие… голубые.
Улыбка Альвхильд была искренней, такой реакции Ингер Йоханне не заслужила. Альвхильд погладила её руку пальцами, сухими и твёрдыми, как ветви засохшего дерева.
– Спасибо вам, Ингер Йоханне. Вы мне напомнили… Мой муж любил повторять то же самое.
В дверь постучали. Ингер Йоханне резко поднялась с краешка кровати, словно её застали в момент, когда она делала что-то незаконное.
– А я-то думала, сейчас время отдыха, – сказала сиделка.
– Ну вот. Словно я уже совсем не могу сама о себе позаботиться, – пожаловалась Альвхильд.
Ингер Йоханне не стала отдёргивать руку. На её запястье, словно высохшая клешня, висела кисть Альвхильд.
Санитарка нетерпеливо ожидала у кровати.
– Минуточку, – строго сказала Альвхильд. – Я ещё не закончила с этой молодой дамой. Если вы выйдете ненадолго в коридор, через пять минут я буду готова к послеобеденному отдыху.
Сиделка нерешительно удалилась, словно подозревая Ингер Йоханне в каких-то недобрых намерениях. Далеко она не ушла, остановилась почти у самой двери, оставив её приоткрытой.
– Мне кажется, что я вряд ли смогу сделать ещё что-нибудь, – запинаясь, проговорила Ингер Йоханне. – Я прочитала документы. Я полностью с вами согласна: Аксель Сайер пострадал незаслуженно. Я нашла его, отправилась к нему через океан, поговорила с ним. Можно сказать, что задание, которое я получила, выполнено.
Низкий, хриплый смех Альвхильд перешёл в приступ сухого кашля. Успокоившись, она сказала:
– Но мы с вами не расстанемся так просто, Ингер Йоханне.
– Но что…
– Должно существовать сообщение о смерти.
– Что?
– Та пожилая женщина, что пришла в полицию в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Её заявление привело к освобождению Акселя Сайера. Она считала, что виновен её сын, но посетила полицию только после его смерти. Всё, что мне известно об этой женщине, – она жила в Лиллестрём. Вот и поищите по Интернету сообщение о смерти, напечатанное в местной газете в июне тысяча девятьсот шестьдесят пятого.
Ингер Йоханне взглянула на дверь. За ней нетерпеливо переминалась сиделка в белом халате.
– Вы уверены?
– Нет, я лишь предполагаю, – ответила Альвхильд. – Там должно говориться о взрослом сыне, который проживал с матерью. Тюремный священник сообщил мне, что у него была задержка психического развития. Мне кажется, это одна из тех печальных…
Она оборвала сама себя:
– Хватит об этом. Постарайтесь. Поищите.
Терпение у санитарки истощилось.
– Я вынуждена прервать вас. Госпоже Софиенберг следует отдохнуть.
Ингер Йоханне улыбнулась Альвхильд:
– Если у меня будет время, я обязательно…
– У вас есть время, друг мой. В вашем возрасте полно времени.
Ингер Йоханне ушла, не простившись. Выходя на улицу, она поняла, что и в этот раз в комнате Альвхильд не пахло луком. Она снова попыталась вспомнить, что же привлекло её внимание в доме Акселя Сайера. Казалось, визит к Альвхильд навёл её на эти мысли. Что-то в самом разговоре или в комнате.
По дороге домой у неё разболелась голова.
– Его зовут Король Америки.
– Как?!
Это было самое ужасное животное из всех, что доводилось видеть Ингер Йоханне. Окраска его напоминала содержание подгузников Кристиане, когда та сильно болела. Жёлто-коричневая шерсть с тёмными пятнами. Одно ухо стояло торчком, а другое висело. Голова была несоразмерно велика по отношению к телу. Хвост вертелся как взбивалка, и казалось, что зверюга смеётся. Длинный язык почти волочился по полу.
– Как, ты сказала, его зовут?
– Король Америки. Мой пёс. Пёснасос.
Кристиане попыталась взять собаку на руки. Для своих трёх месяцев та была чересчур велика. Щенок явно не хотел, чтобы его поднимали. Закончилось тем, что Кристиане помчалась следом за ним в комнату, на четвереньках, с высунутым изо рта языком.
– Откуда взялось это имя?
