Еще в ноябре, вскоре после выборов и задолго до вступления в должность, президент Бентли лично позвонила ему, уговаривая принять ее предложение. Уоррен до сих пор помнил, с каким упоением слушал ее. Сладость успеха пьянила, он размяк, а когда разговор закончился, громко рассмеялся и поднял над головой сжатые кулаки. Commander in Chief[17] не просто предложила ему важный пост, но и просила дать согласие. Хотя вот уже более шести лет его и Хелен Бентли связывала близкая дружба, он знал, что это не дает ему ни малейшего преимущества в большой интриге, которую она начала плести, когда Джордж У. Буш в конце концов против воли выступил с concession speach.[18]
Скорее наоборот. Комментаторы весьма одобрительно встретили распределение постов в новой администрации, восхищаясь тем, что госпожа президент предпочитала друзьям и верным сторонникам людей бесспорно компетентных и независимых.
Уоррен стал одним из них и ежедневно бывал в западном крыле.
Группа, которую он возглавил, входила в состав ФБР. Однако отчитываться Уоррен должен был непосредственно президенту, что вызвало серьезный конфликт с директором ФБР еще до того, как группа была полностью укомплектована. Такая процедура шла вразрез с традициями Бюро. В конце концов директор, разумеется, уступил, но радость Уоррена по поводу престижной миссии поостыла, когда он осознал, что его уже не считают целиком и полностью человеком Бюро. Какое-то время он даже подумывал об уходе. Но очень быстро понял, что это невозможно.
После 11 сентября 2001 года в ФБР произошли огромные перемены. Из полицейской структуры, сосредоточенной главным образом на борьбе с обычной преступностью внутри страны, Бюро стремительно превратилось в самый передовой отряд борьбы с терроризмом. Перестройка, на которую раньше ушли бы годы, была осуществлена за считаные недели. Буря патриотического энтузиазма захлестнула все государственные организации, ведомства и учреждения, мало-мальски связанные с национальной безопасностью. Этому процессу изрядно способствовали почти неограниченное финансирование и законодательная власть, оказавшаяся куда более гибкой, чем представлялось американцам до утренней сентябрьской катастрофы.
Образ врага изменился.
По-прежнему существовали страны, грозившие опасностью для самой могучей нации на свете. После упадка, а затем и развала Советского Союза страх перед традиционной военной агрессией практически сошел на нет. Но поскольку Америка блюла свои интересы по всему земному шару, было все так же важно пристально следить за недружественными народами и враждебными государствами, которые по идеологическим, экономическим или территориальным причинам могли бы выступить против США.
Такое слежение велось постоянно, и раньше и сейчас.
Однако 11 сентября атаку на США совершило вовсе не какое-то государство, так что и мишени для ответного удара фактически не имелось. Те, что захватили четыре самолета и превратили их в орудия убийства, были просто люди, одиночки. Разного происхождения, выросшие в разных условиях. И меж тем как политический аппарат президента Буша конструировал классического врага, связанного с пресловутой осью зла, и винил в случившемся страны и народы, Хелен Лардал Бентли не сомневалась, что люди, совершившие атаку, куда опаснее.
Именно потому, что они обычные люди, одиночки.
Не солдаты, мобилизованные в армию и, как во все времена, со страхом шедшие на смерть под знаменами отчизны, которую никогда уже не увидят. И место удара назначили не генералы, в сущности преследовавшие одни и те же цели, по какую бы сторону фронта ни находились: разбить противника, одержать победу, захватить территорию.
Новые враги Америки были одиночки — с сугубо индивидуальным опытом, силой и слабостями. Жили они не в каком-то одном месте, не в какой-то одной системе и политических заявлений о своих намерениях не делали. И воевать шли не по приказу, а по убеждению. Их объединяли не гражданство и не национальная принадлежность, но вера и неверие, ненависть и любовь.
Новые враги Америки были повсюду, и Хелен Лардал Бентли не сомневалась, что разоблачить их и обезвредить можно, только узнав поближе. Поэтому сразу после инаугурации она первым делом создала Behavioral Science Counter Terror Unit,[19] поставив перед ним задачу претворить сухие факты и разрозненные сведения в живые образы. Психологи видят людей там, где вся остальная гигантская система национальной безопасности видит возможные атаки и потенциальные теракты, бомбы и высокотехнологичные устройства. Анализируя, вникая в суть и выясняя, что заставило людей разного происхождения и разных национальностей выбрать мученическую смерть в коллективной ненависти к США, Америка сумеет эффективнее предупреждать их акции.
Уоррен Сиффорд смог набрать в штат первоклассных профессионалов. Среди почти четырех десятков спецагентов, зачисленных в отдел, были лучшие profilers[20] ФБР. Все они охотно согласились, все без исключения.
Однако сам Уоррен Сиффорд начал сомневаться.
Полтора месяца назад, когда к нему зашел тот спецагент с четырьмя листами бумаги в руке и поделился своими соображениями, Уоррен Сиффорд по-настоящему испугался, впервые за все пятьдесят шесть лет своей жизни.
Троянская атака никуда не вписывалась.
Ни с чем не согласовывалась. Не была ни броской, ни символичной. Она не создаст наводящих ужас, неизгладимых картин вроде тех, когда самолеты врезались в башни Центра международной торговли. Не будет людских толп, бегущих в слезах, в панике и отчаянии и запечатленных в незабываемых кадрах телехроники. «Троя» не окажет врагу услуги; и славы, хотя бы и извращенной, отсюда не извлечешь.
Остальная система изо всех сил старалась соединить с «Троей» «Аль-Каиду» или какую-либо из подобных ей организаций. Уоррен Сиффорд и его сотрудники резко протестовали. Это ошибка, упрямо твердили они. «Аль-Каида» действует не так. И мыслит не так. И наказать США желает вовсе не так. Поскольку же все, кроме президента, уже с самого начала косо смотрели на новый отдел, их, по сути, никто не слушал. После нескольких недель энергичных и целенаправленных, но совершенно бесплодных поисков связи с существующей террористической сетью всем волей-неволей пришлось признать, что группа Уоррена Сиффорда была права. «Аль-Каида» тут ни при чем. Поэтому разрозненные, скудные сведения перестали возбуждать интерес. Гигантская информационная система США получала тьму-тьмущую данных, требующих обработки и внимания. Вдобавок ежедневно в любое время суток поступала необозримая и беспорядочная информация о более конкретных атаках, и «Троя» отошла как бы на задний план.
Но Уоррен Сиффорд по-прежнему тревожился.
Как и госпожа президент.
И вот сейчас Уоррен лежал на кровати в номере норвежской гостиницы, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. В четвертый раз перечитал распечатку. Встал, прошел в ванную. Достал из кармана зажигалку и, держа бумагу над унитазом, поджег.
В первую очередь его тревожило ощущение, что ему втирают очки.
Смутное подозрение, что информация подброшена нарочно, мучило Уоррена уже не одну неделю. И сейчас, изучив документ, свидетельствующий, что сведения о структуре, которую он назвал «Троей», в течение последних суток шли потоком и были столь противоречивы, что уже вообще не поддавались трактовке, он вконец растерялся.
Огонь лизал бумагу. Черные хлопья падали на белый фаянс.
Если все подброшено, то речь идет об отвлекающем маневре. А в таком случае вполне возможно, что подлинной целью действительно была президент. И тогда они имеют дело с безликим врагом, о котором абсолютно ничего не известно. Это не Усама бен Ладен, не множество террористических организаций, базирующихся в…
— Быть такого не может, — громко сказал Уоррен, чтобы прервать собственные размышления. — Никто не располагает аппаратом, способным подбросить фальшивку такого масштаба. Вряд ли это деза.
От листка остался лишь маленький уголок, он бросил его в унитаз и спустил воду. Хлопья пепла все еще чернели на фаянсе, пришлось пустить в ход туалетную щетку.
Потом он вернулся к письменному столу, взял копию записки, найденной в президентском номере.
