экипажа. И этот кто-то тоже спит и видит нас в гробу и белых пуантах.
Друзья приглушенно дискутируют.
– Не, эти ребята нас не отпустят. Рожу их атамана видел? – запальчиво шепчет Стасик. – Хавальник от одного уха до другого. Настоящий людоед! Нет, ты видел?
– Видел. Без вариантов.
– И без комментариев, – встреваю я. – Слышите, еще машина подъехала?
– Есть такое дело. Интересно, кто пожаловал?
– Думаю, переводчик.
– Откуда здесь переводчик? – недоумевает Величко.
– С «Тристана», Стасик, – усмехается догадливый Валерка. – Не забудь поздороваться, когда он войдет.
– С «Тристана»?.. А кто конкретно – мысли есть?
Помнится, перед выходом в Азовское море мы, покуривая на юте танкера, сыграли конок в угадайку. Тогда требовалось назвать по три кандидатуры, наиболее подходящие под определение «соучастник вооруженного захвата».
– Мысли-то всегда есть. Да вот беда – никогда не знаешь, насколько они правильные, – вздыхает Торбин. – Полагаю, что этой падлой окажется старпом Скобцев.
– Боцман Шмаль, – цедит Велик, вероятно, припоминая о стычке на палубе.
Без тени сомнения называю своего кандидата:
– Радист Антипов.
По коридору идут люди. Мы в напряжении смотрим на дверь, которая вот-вот должна открыться…
Но прежде чем она открывается, слышим глухой голос Рябы:
– Ошибаетесь. Глеб Аркадьевич был ближе других. Но и он ошибся…
Поздороваться Стас все-таки забыл, так и оставшись сидеть с открытым ртом.
Торбин сохранил самообладание, тихо обронив:
– Доброе утро, Вьетнам.
Я же просто сказал:
– Сука.
На пороге стоит капитан Кравец. Весь в белом и такой же легкий, подтянутый, франтоватый. В новеньких ботиночках с отливом – из кожи негра. И с ироничной улыбочкой на гладко выбритом самодовольном лице.
Для полноценного допроса нас препровождают в душевую комнату. По размерам она схожа с нашей палатой, но в отличие от нее совершенно пуста. Из обстановки – несколько крючков для одежды на стенах, три трубы под потолком с лейками на концах и странной формы лавка, собранная из больших кусков дерева, похожего на пальму. Окон в душевой нет вообще.
Друзья сидят на лавке, и трое сомалийцев с автоматами и зверскими рожами нависают над их головами. Нет, ей-богу, если бы меня сейчас не били – рассмеялся бы во весь голос. Руки и ножки у этих трех пиратов – сродни оглоблям или черенкам от совковых лопат. Но это не главное, верно? Главное – уметь оскалить зубы, страшно выпучить глаза и приставить к чужому затылку ствол заряженного автомата.
Итак, друзья молчат и сочувственно созерцают, как другая тройка губастых парнишек виснет на моих связанных конечностях и удерживает в позе дискобола. Лысый здоровяк (этот и впрямь накачен) очень смахивает по своему положению на главного телохранителя большеротого пожилого дядьки. Телохранителю поручено самое почетное занятие: не оставляя следов истязания, лупить меня со всей своей африканской дури по болевым точкам. И он лупит. Старательно, самозабвенно, профессионально.
Его шеф изредка что-то выкрикивает по-английски.
И тогда рьяный служака прерывается, а расхаживающий поодаль от экзекуции Кравец монотонно переводит:
– Зачем русские спецслужбы внедрили вас в экипаж танкера и каким образом вы поддерживали с ними связь?
Или:
– Что вы успели сообщить о захвате своему начальству?
Я посылаю его по-русски – матерно и очень далеко. Капитан вздыхает и не торопится переводить ответ.
– Зачем так упрямиться, Глеб Аркадьевич? – произносит он ироничным баритоном, исполненным участия и сладкой тайны. – Мы же с вами не враги. Согласны?
– Так и за дружбу не пили.
– В чем же дело? Сейчас прикажу – принесут, – подходит он ближе. – Вы неглупые люди, и мы всегда сумеем договориться. Хотите, я возьму вас в долю? Всех троих. Даю слово: премиальные разделим поровну. Это очень приличные деньги…
– Неинтересно, – останавливаю пламенную речь.
– Совсем?
– Совсем. Как бой на ринге между неграми. Безразлично, кто победит.
– Хм… Иногда, Глеб Аркадьевич, вы мне нравитесь. А иногда раздражаете. Кстати, зачем вам понадобился тот маскарад с поломкой аварийного генератора на траверзе Новороссийска?
Я демонстративно ворочу морду.
На что капитан незлобиво усмехается:
– Не хотите отвечать? Будет вам, Глеб Аркадьевич. Ответ и без того очевиден: полагаю, вам надо было в последний раз встретиться с вашим руководством из ФСБ.
Сан Саныч возвращается в дальний угол, заодно переводя на английский мой «интеллигентный» ответ. В переводе я вторично слышу обращение «мистер Хайер». И это утверждает в мысли, что перед нами именно тот, кто нужен.
Застоявшийся без дела лысый амбал снова берется за дело. Мне очень больно, но приходится терпеть…
Большеротый выкрикивает команду. Задыхающийся лысый прекращает экзекуцию, послушно отступает на шаг. Камуфлированная футболка мокрая – хоть выжимай. Он тяжело дышит; размотав бинт, разрывает его на две части: одной вытирает бычью шею и лицо, вторую протягивает мне. Во время экзекуции я нарочно подставился и нарвался на удар в челюсть, и теперь из моей разбитой губы обильно вытекает кровь…
– Какой у вас дебил воспитанный, – сплевываю на пол. – Пусть развяжет мне руки. Или боитесь?
Кравец советуется с Хайером, и тот соглашается. Мои запястья наконец-то освобождают от надоевших веревок.
– Стоит вам дать согласие, и он будет вашим рабом, – кивает капитан на чернокожего атлета.
– Опять вы за свое.
– Мне жаль вас, Глеб Аркадьевич, – вот и вся моя забота, – наигранно разводит он руками. – Поверьте, они будут вынуждены вас расстрелять.
– Пиратам наша смерть не нужна. Она выгодна вам.
– Хорошо, пусть так. Согласитесь, это ничего не меняет. Не дадите согласия – живыми отсюда не выберетесь.
– Вы убьете всех троих?
– Не я, разумеется. А суть вы уловили точно.
– И что же вы скажете, вернувшись на родину? Нас смыло за борт, как несчастного радиста Плотника? Так ведь не поверят в такое счастливое совпадение – теория вероятности отпускает на подобное чудо самый мизерный шанс.
Кравец широко улыбается:
– С чего вы взяли, что я вернусь в Россию? У меня достаточно средств, чтобы спокойно дожить до старости где-нибудь далеко за ее пределами…
Бросьте, товарищ Кравец. Выкуп за небольшой сухогруз, захваченный пиратами в прошлом году,
