именно сейчас самое время работать. Не думает же он, в самом деле, что победить можно за счет этой дневной болтовни. Конечно же, не думает. Правила хороши, спору нет, но они ведь совсем не для этого. Хорошие правила – это правила, в которые верят все, кроме того, кто их ввел. Значит, он должен быть где- то поблизости. Вариантов не так ведь много. Бар, бильярдная, гостиная с этими дурацкими чучелами, библиотека. Разве что еще двор, но там сейчас глухомань. Темно и скучно. А он должен быть там, где люди. В баре мы вчетвером, сладкая парочка уже часа четыре как пропала, значит, пять мужиков где-то, скорее всего, сидят вместе. С чучелами им делать нечего, в библиотеке и подавно. Получается, что они в бильярдной. А туда сейчас идти не стоит. Имело бы смысл там появиться и всех обыграть, но для этого надо, по крайней мере, уметь держать в руках кий. И вообще, роль крутой женщины у нас уже занята. Будем оставаться в своем репертуаре. Ладно. Может, еще сюда заявятся, тогда и поговорим. А нет – всегда можно найти благовидный предлог для визита в номер. Пока же займемся теми, кто есть под рукой.
И она сладко улыбнулась Крису.
Ступени издавали тонкий, еле слышный скрип. Им словно не нравилось, что на них наступают, но протестовать в полный голос они побаивались. Пройдет еще несколько лет, и, потеряв с возрастом осмотрительность, они начнут громко возмущаться при каждом нарушении их покоя. Тепло, поднимающееся во время вечерних бесед из приятеля-камина, день за днем будет делать их еще брюзгливее. Некоторое время их недовольство будут терпеть, но в один прекрасный день скрипучее старческое ворчание покоробит не тот слух. Тогда в доме появятся умелые равнодушные молодцы, которые бодро разберут выжившую из ума лестницу и заменят ее новой – белой и яркой. Молодые ступени будут понимающе молчать и с готовностью подставлять свои крепкие спины под шагающие ноги. Они еще будут верить в светлое будущее и в свое великое предназначение. А старые ворчливые ступени окончат свои дни в ненасытной пасти камина. Потемневшие стены тихо-тихо вздохнут, провожая улетающий в небеса белый дым, но дальше этого они не пойти не посмеют – и останутся стоять еще на долгие года.
Майкл медленно поднимался на второй этаж, ведя рукой по гладкому изгибу перил. Так неожиданно завершившееся посещение грандиозного планетария оставило в душе странное чувство. Голоса беседующих теней как будто прикоснулись к чему-то почти забытому, словно пытаясь осторожно разбудить какие-то воспоминания. Какие – он и сам не знал. Не знал он и почему его так потянуло в бильярдную. «Опять в бильярд перекинемся…» – низко произнес голос Алекса. И невысокая тень пугливо вздрогнула. Что бы ни произошло между ними, это случилось здесь, за этой самой дубовой дверью. Но зачем надо было сейчас к ней идти? Ответ где-то есть, но его не уловить, не понять… И все же захотелось прийти именно сюда.
Как в тот день, когда он вернулся в город, в котором вырос. Почему-то первым делом понадобилось зайти в школу. И стены там уже были чужими, и лица незнакомыми, и весь прилегающий район узнать уже стало невозможно. Но что-то тянуло именно туда – даже до родительского дома, который не видел те же двенадцать лет. Только походив по шумным коридорам, воссоздав в памяти занесенные временем лица и картины, он понял, что теперь его уже ничего здесь не держит, и ушел. Зачем нужно было начинать визит именно с этого здания, он так до конца и не осознал, хотя отдаленно догадывался. Но разбираться не стал. Лишь непроизвольно усмехнулся при виде боковой лестницы. Именно здесь все произошло. Пыль, лезущая в глаза, серая с выщерблинами бетонная плита, с размаху бьющая по щеке, потная рука на шее. И плавящая, разъедающая все тело незнакомая ненависть. Кровь. Своя ли, чужая ли – уже не важно. И испуганный, срывающийся голос директрисы: «Это неправильно… Неправильно! Он же… Дети так не дерутся!..»
А потом – глаза, много пар глаз. Они окружали его еще не один год. И в них всегда светились два чувства: страх и желание угодить. Он знал цену этим чувствам. Она была невысока – и все же гораздо выше, чем цена слов. Слова уже не стоили ничего. Слова были средством, которое каждый использовал для своей выгоды. Тогда и поселилось в нем презрение к этим глазам и их обладателям. Оно уверенно существовало год за годом, пока во взрослой жизни не ушло куда-то очень далеко вглубь, оставив вместо себя холодный цинизм.
Лишь какой-то десяток раз за время своего существования это презрение в неожиданно простых ситуациях бледнело, размякало и вдруг пропадало совсем. Вместо него приходила непонятная теплота и сочувствие черт знает к кому. И в эти редкие моменты он был готов заплакать от бьющих внутри, словно дикий океанский прибой, чувств. И тогда казалось, что мир наполнен не только людьми, у которых в глазах живут страх и подобострастие. Словно растрескавшаяся на солнце земля зацветала на глазах, и возникали на ней из ниоткуда настоящие люди и настоящие чувства. И такие слова, как «дружба» и «любовь», «надежность» и «доверие», не были больше пустыми звуками, придуманными хитрыми людьми для околпачивания наивных простаков. Так было и в тот звездный вечер. Но такие моменты случались редко, очень редко. И рано или поздно момент проходил, все слова вновь превращались в сухую шелуху и глубокое презрение вновь затопляло душу. А потом они исчезли совсем. А мир, полный шелестящих, словно прошлогодние листья, слов и бегающих глаз остался.
Он открыл дверь и шагнул через порог. Никого. Кии, выстроившиеся в ряд, словно винтовки, аккуратный пестрый треугольник шаров на столе, чей-то джемпер на кресле. Просто комната для невинных игр. Но совсем недавно в ней происходила другая игра. Странная, грозная и в то же время нелепая игра, в которую люди играют бессчетные тысячи лет. Два человека вошли сюда. Два ничем друг другу не обязанных, ничего особо друг для друга не значащих человека. Каждый со своими желаниями, мыслями и мечтами. А вышел отсюда только один. Второй, покидая эту комнату, человеком уже не был. Теперь он был подчинившимся, он был раздавленным, он был уничтоженным. Он был рабом. Его желания стали неважными рядом с желаниями его повелителя. Его собственные мысли уступили место потугам угадать мысли повелителя. И его мечты исчезли навсегда. Отныне по-настоящему он мог мечтать только об одном – о жизни без повелителя.
В этой ничем не примечательной комнате из двух людей возникли Повелитель и Раб. Каждый занял свое место точно так же, как многие-многие люди до них. И пусть от этих двух слов веет мрачной стариной, и пусть современное общество беспечно называет эти понятия пережитками древности, ничто не изменилось так мало до наших дней, чем эти две роли. Само отрицание этих слов – не более чем успешная попытка нынешних повелителей отвлечь от своих целей внимание будущих рабов.
Так было, так есть и так будет. Там, где есть два человека, рано или поздно возникнет борьба за власть. Там, где есть борьба за власть рано или поздно возникнут повелитель и раб. Он вдруг осознал это с пронизывающей ясностью. Ты можешь жить долгие годы, не подозревая об этом. Но однажды ты войдешь в такую комнату. И в ней станешь повелителем или рабом. Середины не дано. И выбор можно сделать лишь один раз. Став рабом, ты останешься им, даже если твой повелитель умрет. Став повелителем, ты останешься им, даже когда твой раб падет. И если у тебя есть повелитель, то, даже заимев своих рабов, ты останешься рабом. Высокопоставленным рабом. Середины не дано. Не дано…
Скрипнула дверь. Майкл поднял голову.
– Свитер забыл, – радушно улыбаясь, сообщил Кевин. – А ты что, ждешь кого-то?
Майкл молча смотрел на него. Кевин вопросительно нахмурил брови.
– Все в порядке?
Майкл не отозвался. Он смотрел, не отрываясь, на Кевина, смотрел с равнодушным интересом энтомолога, встретившего неплохой, но отнюдь не редкий экземпляр для своей коллекции. Кевин вновь улыбнулся и непонимающе посмотрел по сторонам, словно ожидая увидеть за спиной жестикулирующего шутника. Такового в пределах видимости не обнаружилось, и улыбка медленно сползла с его лица.
– В чем дело, Майк?
Майкл склонил голову и отозвался все тем же молчанием. Кевин еще раз огляделся.
– Майк?
С таким же успехом он мог обратиться к креслу. Кевин сделал шаг к Майклу. Затем остановился.
– Новое задание? – неуверенно поинтересовался он. Молчание возвестило ему, что ответа не последует и на этот раз. Кевин потряс головой.
– Так, я здесь тебе не помощник. Молчи один.
Майкла такой вариант, похоже, устраивал. Кевин пожал плечами и, недоверчиво поглядывая из стороны в сторону, проследовал к стулу. Подняв джемпер, он хотел было что-то сказать, но раздумал и, метнув на неподвижного, словно Будда, Майкла недоверчивый взгляд, пошел обратно.
