– Кому как посчастливилось, – сказал Петро. – Разве угадаешь? Основную группу повел Новосад. Он местный, говорил, чуть ли не каждую тропинку вокруг города знает. Должны были пробраться в район Злоч-ной и в тамошних лесах присоединиться к партизанам.
Богдан отставил пустую чашку. Уточнил:
– Если они, да простит меня пан, там имеются.
– В крайнем случае сами организуют отряд. У Новосада голова – дай бог каждому!
– Голова, может быть, – высший класс. Только чего она стоит без оружия?
– О-о, не говори. Оружие, правда, на дороге не валяется, но ведь, – Петро вытащил из-под подушки “вальтер”, – даже в лагере было.
– Один на всех… – пробормотал Богдан.
– С его помощью мы можем добыть еще не один!
– Именно об этом я хотел поговорить. – Богдан поднялся, собрал пустые чашки. – Позову Катрусю, устроим военный совет.
Катря принесла маленькую табуретку, примостилась у двери.
– Чтобы было слышно, если кто-нибудь постучит, – объяснила.
Богдан растянулся на матраце в ногах у Петра и начал:
– Так вот, взвесим все “за” и “против”. Гитлеровцы сейчас, прошу панство, перевернут в городе всё. Правда, подобные происшествия не новость, но все же таких массовых побегов еще не было. Выходит, наилучший вариант для нас – эта комнатушка, – обвел рукой кладовку. – Недели две носа отсюда не высунем. Нам это необходимо еще и для того, чтобы немного поправиться, – потер впалую щеку, – и подлечить Петру ногу. Что скажет по этому поводу Катруся? Сможет ли она прокормить двух таких лоботрясов?
Петро заметил, что, разговаривая с сестрой, Богдан часто переходит на своеобразную местную манеру обращения в третьем лице.
– Ой, с ума сойти можно от него! – негодующе воскликнула девушка. – Богдан мог бы подумать, прежде чем сказать такое. Город, правда, голодает, но ведь есть “черный рынок”. Дай бог, живы будем – не пропадем…
Петро залюбовался девушкой: стройна, как тростинка, под черным простым свитером высокая грудь, большие, в пол-лица, темные глаза поблескивают – хотят, кажется, быть сердитыми, но смеются. Щеки раскраснелись, а на них игривые, задорные ямочки. Совсем девчонка, хотя Богдан сказал, что Катрусе уже двадцать четыре.
– Мои золотые часы, которые припрятала, можешь продать, – подвел итог Богдан. – Дней на десять хватит?
– Вот еще, делать мне больше нечего! – отрезала Катря, но, встретив недовольный взгляд брата, закончила примирительно: – Пусть Богдана не касается, как все устроится. Это уж, простите, женское дело.
– Смотри мне – женское… – буркнул Богдан. Но спорить не стал. – Теперь вот что… Нам с Петром надо будет легализоваться хотя бы на несколько недель. Мне это проще сделать: есть документ о том, что учился в Киевском университете. Так вот, я в Киеве болел, теперь возвратился домой. Паспорт есть, зарегистрируем, где следует, – и порядок! Сложнее с документами для Петра – надо найти хорошую “липу”. Но для этого еще есть время.
Богдан перевернулся на живот, подоткнул под грудь подушку, перемигнулся с Петром и решительно сказал:
– Катрунця, наверно, понимает, что мы люди военные и обязаны до конца выполнить свой долг. И здесь для нас фронт! Стало быть, у нас есть два выхода – податься к партизанам или действовать в городе. В лагере, Катруся, мы слышали, будто здесь есть подпольная организация. Нам бы с ней связаться, вот было бы люксусово[1]!
Катря сидела, прикрыв глаза ресницами. Казалось, так углубилась в свои мысли, что не слышит брата. И только когда он прямо спросил, не знает ли она чего-либо о подпольщиках, осторожно ответила:
– Видела в городе листовки… Ну, и знакомые показывали… Выходит, кто-то есть… Вы только не торопите меня, попытаюсь узнать через одного человека…
Погода испортилась. Днем и ночью моросил мелкий скучный дождь. Катруся радовалась: что-то даст огород и какая-то прореха в ее бюджете будет заплатана. Вставала до рассвета, хлопотала на грядках, принося хлопцам на завтрак свежий лук и редиску, а в восемь часов уже убегала на железнодорожную станцию, где работала машинисткой.
Петро выздоравливал. Пуля не задела кости. Нормальное питание, лечение и отдых делали свое – рана быстро заживала.
Богдан томился от безделья и ворчал, что приходится отсиживаться в тесной кладовке. Он вынашивал планы операций против оккупантов – с каждым разом они становились все фантастичнее.
Петро, хоть и обладал трезвым умом, порою заражался буйной фантазией друга. Лишь в вопросах о методах борьбы не могли они прийти к единому мнению. Петро считал необходимым установить контакт с каким-нибудь партизанским отрядом. Богдан же был приверженцем индивидуальных действий.
– Меня очень удивляет твоя твердолобость, – горячо говорил Богдан. – Мы находимся в городе, где на каждом шагу можно добыть информацию. Большой железнодорожный узел – раз. Аэродром – два. Склады, госпитали, воинские части… Наладить связь со своими людьми, а они всюду имеются, – вот было бы ловко! Важнейшие данные о дислокации частей, железнодорожных перевозках… Ты понимаешь, что это такое?!
– Чего уж тут не понимать? Бесподобно!.. Но авантюристично. – Увидев недоуменный жест Богдана, Петро повторил: – Да, я не оговорился – это авантюра. Где они, свои люди? Сейчас ты меня начнешь убеждать, что они всюду. Согласен. Но как отличить своего от чужого? По шляпе или обуви? Это, брат, не такая уж простая вещь, и потребуется тут ого-го сколько времени и терпения! А знаешь, сколько теперь всюду провокаторов и шпионов? Да тебя гестапо в первый же день сцапает…
– Такой уж я идиот, чтобы лезть в гестаповскую западню! – вскипел Богдан. – Меня, откровенно говоря, беспокоит другое – представим себе, что мы добыли интересные сведения о гитлеровцах, как мы их передадим нашему командованию? Ведь нам понадобится техника. Да и не только она. Нужна не только рация, но и шифр, пароль для выхода на связь. В общем многое… Значит, все же остается твой вариант – партизаны. Другого не вижу. Лишь через них можно наладить связь с нашими.
– Все как-нибудь образуется, – Петро повернулся на бок. – Во всяком случае, боевая группа у нас уже существует. Как говорится: “Ты да я, да мы с тобой…”
Знали бы Петро и Богдан, чем сейчас занята Катруся, не спорили бы напрасно. Именно в это время решалась их судьба, а они не могли сказать ни “да”, ни “нет” тем силам, которые определяли их жизнь на многие месяцы вперед.
Катруся, укрывшись под зонтиком, спешила в центр города. Большая студенистая туча темнела над Крутым замком. Слякоть так оплела улицы, что воздух, казалось, пропитан был водой; она проникала не только под зонтики, но даже под плащи и куртки.
Катря шла быстро, не обращая внимания на лужи. Знакомый, встретивший ее в эту минуту, вероятно, удивленно оглянулся бы: потертое пальто, по-крестьянски повязанный темный платок и большие резиновые сапоги, в которых она энергично ступала по лужам, – все это создавало облик деревенской девушки, попавшей в большой город.
Миновав центр, Катруся постояла немного на углу, оглядываясь, потом вошла в ворота дома, на котором пестрело несколько вывесок. По ним можно было узнать, что здесь расположены редакции газет.
Катруся остановилась в длинном коридоре второго эта shy;жа. Мимо, не
