Готфрид, первым прибывший под стены Константинополя, попал в полную зависимость от Алексея. Тем не менее в течение трех месяцев он воздерживался от всяческих действий и, укрепившись в пригороде Константинополя, пытался оттянуть время до подхода остальных крестоносцев. Но голод становился все ощутимее: в апреле 1097 г. начались стычки, не принесшие ощутимого результата, и тогда Готфрид был вынужден принести клятву, которой так жаждал император. Сама клятва сопровождалась договором, свидетельствующим, что император не утратил здравомыслия в сумятице событий' крестоносцы обязывались передать Алексею свои завоевания, а взамен тот пообещал присылать подкрепление. Таким образом, крестоносцы становились императорской армией. Но эта акция подверглась суровому осуждению со стороны 'пехотинцев' крестоносной армии, анонимный историк первого крестового похода писал, что простолюдины были раздражены произошедшим и расценивали действия своих предводителей как малодушие
Спустя некоторое время, после заключения мира между лотарингским бароном и византийским императором, под стенами Константинополя появился человек, хорошо знакомый с нравами византийцев и давно уже снискавший средь них известность: нормандец Боэмунд Тарентский. Для многих историков, а особенно для романистов, он стал воплощением крестоносца – беззастенчивый авантюрист, искатель приключений, хитрый и жестокий одновременно, он, по-видимому, присоединился к походу вовсе не из-за благочестивых побуждений, но, скорее, в силу своего воспитания: он был сыном Роберта Гвискара, в свое время почти в одиночку захватившего Сицилию. В нем еще можно было почувствовать ярость викингов, которые двумя веками раньше врывались в русла рек, грабя, опустошая, пленяя все живое на своем пути, заставляя дрожать всю Европу. Боэмунд по своей природе был спор на любой обман ради достижения своей цели, пусть даже ценой невероятных усилий и жесточайшей резни. Но, будучи олицетворением всех пороков крестоносцев (его достойными преемниками стали Фридрих II, Рено де Шатийон и прочие второстепенные персонажи, как Готье Бризбарр, своей жестокостью положивший конец всем добрым отношениям с султанами Гхарба), он же не единожды оказывал крестоносцам неоценимую службу, быстро приспосабливаясь к любой ситуации, пренебрегая условностями и не проявляя даже подобия слабости. Ведь именно благодаря его хитрости и упорству была захвачена Антиохия.
Странное дело, когда Анна Комнина упоминает его в своем труде, то не может скрыть своего восхищения, свойственного женщине преклонных лет, вспоминающей, как в дни ее далекой юности красавец авантюрист вмиг пробудил в ней ужас и сладкие грезы. В книге она не преминула нарисовать его портрет, проявив при этом явную снисходительность:
'Не было подобного Боэмунду варвара или эллина во всей ромейской земле – вид его вызывал восхищение, а слухи о нем – ужас. Но опишу детально вид варвара. Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкая шея и спина. По всему телу его кожа была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину – его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. Все-таки, кажется, она была рыжей. Его голубые глаза выражали волю и достоинство. Нос и ноздри Боэмунда свободно выдыхали воздух: его ноздри соответствовали объему груди, а широкая грудь – ноздрям. Через нос природа дала выход его дыханию, с клокотанием вырывавшемуся из сердца. В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен – таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые. Обладая такими качествами, этот человек лишь одному императору уступал по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы'[11].
Сам Боэмунд без малейших проволочек согласился принести клятву верности и уговорить других предводителей крестоносцев последовать его примеру. Скорее всего, священный характер клятвы не показался ему существенным препятствием. Несколькими годами ранее он сражался с византийцами и по собственному опыту знал, что они ценят дипломатическое оружие наравне (если не в большей степени) с подвигами на поле брани; к тому же он воспользовался представившимся случаем, чтобы примириться с императором, чья помощь была необходима, даже если сдадут Никею ему лично. Ситуация должна была показаться крестоносцам унизительной, поскольку их первая победа послужила обогащению византийской империи. Но в силу нескольких причин эта победа стала последним дипломатическим успехом Алексея Комнина.
Некоторое время спустя крестоносная армия пустилась в путь к Антиохии. Алексей направил вместе с ней свой военный отряд под командованием военачальника Татикия, 'человека с золотым носом' (согласно Гвиберту Ножанскому, у него был отрезан нос, взамен которого он носил выкованный из золота). Анна Комнина уточнила в своей хронике, что ее отец послал с крестоносцами эту армию, 'чтобы она во всем помогала латинянам, делила с ними все опасности и принимала, если Бог это пошлет, взятые города'. Яснее и выразиться нельзя. Напротив, все та же Анна не совсем хорошо представляет себе ситуацию, упоминая на последующих страницах своего труда о дезертирстве Татикия в момент, когда положение осажденных в Антиохии стало невыносимым.
В конце концов, Антиохия досталась Боэмунду, благодаря хитрости и невероятному упрямству которого этот город и был захвачен. Для нормандца это был прекрасный случай продемонстрировать другим крестоносцам, что он первым изменит клятве, данной императору, если она будет противоречить утверждению его власти.
'Можешь быть уверена, любимейшая, что вестник, которого я послал к тебе, оставил меня под Антиохией в добром здравии и, по милости Божьей, в великом изобилии. Вот уже двадцать три недели прошло, как мы вместе с избранным Войском Христовым, которое он одарил необычайной доблестью, продвигаемся постепенно к Дому Господа Нашего Иисуса. Знай же, моя любимая, что золота и серебра и других богатств теперь вдвое больше имею, чем тогда, когда при расставании любовь твоя мне пожаловала, ибо все наши предводители по общему совету всего войска меня назначили распорядителем, интендантом войск и руководителем даже против моей воли[12]. Вы, конечно, слыхали, что после взятия города Никеи мы дали большое сражение вероломным туркам и, с помощью Господа, одолели их. Затем же мы завоевали для Господа Нашего всю Романию и Каппадокию. И узнали мы, что некий князь турков, Ассам, обретается в Каппадокии. К нему мы и направились. Все его замки мы завоевали, а его самого заставили бежать в один хорошо укрепленный замок, расположенный на высокой скале. Землю этого Ассама мы отдали одному из наших предводителей и, чтобы он мог одержать над ним вверх, оставили с ним многих воинов Христовых. Оттуда мы гнали без конца проклятых турок и оттеснили их до середины Армении, к великой реке Евфрату. Те же, бросив свой багаж и вьючных животных на берегу, бежали за реку, в Аравию.
Однако храбрейшие из турецких воинов, попав в Сирию, поспешили ускоренным маршем, идя день и ночь с тем, чтобы войти в царственный град Антиохию перед нашим приходом. Воинство Господне, узнав про это, восхвалило милость Господа всемогущего. С великой радостью мы бросились к городу Антиохии, осадили его и там очень часто встречались с турками и семь раз с превеликой храбростью сражались под водительством Христа с обитателями Антиохии и неисчислимыми войсками, которые подошли им на подмогу, и во всех этих сражениях с помощью Господней победили и убили немалое число врагов. Но, по правде сказать, во всех этих сражениях и в многочисленных атаках на город погибло много наших братьев, и души их с радостью устремились в рай'.
Далее следует описание Антиохии, после которого автор продолжает:
'Всю зиму возле этого города мы страдали за Господа Нашего Христа от ужасного холода и сильных проливных дождей. Неправдой было, когда нам говорили, что невозможно будет находиться в Сирии из-за палящего солнца, ибо зима здесь во всем похожа на нашу западную. Тогда как капеллан мой Александр на следующий день после Пасхи со всей поспешностью эти строки написал, часть наших людей, подсторожив турок, победоносно вступила с ними в бой, захватила шестьдесят всадников, которые находились во главе армии. Конечно, немного, дражайшая, я тебе пишу о многом, а так как выразить тебе не в состоянии, что на душе, дражайшая, поручаю тебе, чтобы ты хорошо вела дела свои и обширные земли свои содержала в порядке и со своими детьми и людьми с честью, как подобает, обращалась, ведь скоро, как только смогу, ты меня увидишь. Прощай'[13].
Письмо озаглавлено: 'Граф Стефан Адели, любимейшей супруге, дражайшим своим детям и всем верным, как старшим, так и младшим, желаю здоровья и благословляю'. Оно было написано под стенами
