сохранилось из скульптур XII в. Оно существует и в наше время в кордельерской церкви в Нанси – на нем изображены Гуго и Анна де Водемон, олицетворяющие 'возвращение крестоносца'. Видно, как стоят, тесно обнявшись, крестоносец в рубище и его жена. Эта скульптура напоминает об истории ожидания, продлившегося, если верить легенде, почти всю жизнь для Гуго де Водемона, содержавшегося в плену в Святой Земле на протяжении шестнадцати лет и прослывшего мертвым, и его жены Анны Лотарингской, упорно отвергавшей все попытки вновь выдать ее замуж. Однажды вернулся тот, кого не ждали именно этот момент изобразил скульптор на могиле, где спустя несколько лет были погребены рыцарь и дама, хранившие обоюдную верность всю свою жизнь.
VI. Семена и плевелы
В момент, когда участники похода бедноты пересекали центральную Европу, другие события разворачивались в Германии, которые иногда путают с теми, что отметили проход отрядов Петра Отшельника Эти события – оборотная сторона крестового похода. Главари банд, бывшие либо священниками сомнительной репутации, как некие Готшалк или Волькмар, либо разбойники сеньоры, как Эмих Лейнингенский, стяжавший известность своеобразного изгоя, собрали последователей, но прежде чем отправиться в дорогу, учинили омерзительный еврейский погром.
Проявления дикости начались в начале мая 1096 г , когда Эмих приказал убить в Шпейере двенадцать евреев и одну еврейку, однако резня была вовремя остановлена епископом города, взявшим евреев под свое покровительство и распорядившимся в наказание отрубить кисть тем убийцам, которых смогли задержать. Тот же Эмих, прибыв 18 мая в Вормс, начал атаку по всем правилам военного искусства на еврейский квартал и там перерезал более пятисот человек, епископ города протестовал, укрыв несчастных жертв в своем дворце, но Эмих силой ворвался туда. Та же сцена произошла в Майнце неделей позже. Епископ Ротхард собрал евреев в своем дворце за закрытыми дверями, которые опять же подверглись штурму этих безвестных бандитов, 1 июня кельнские евреи, узнав о их приближении, в панике бежали и расправа над ним длилась два дня, другие массовые убийства отмечены в Трире и Меце, где погибли двадцать два еврея. Одновременно в Праге банда Вольмара обрекла на смерть других евреев, несмотря на вмешательство епископа Космы, тогда как Готшалк проделывал то же в Регенсбурге.
Современники воспринимали это кровожадное отклонение от крестоносного рвения точно так же, как и мы сейчас: для хронистов того времени бандитские главари были 'соломой, смешанной с сеном' Эккехард Аурский, хоть и поддерживавший своих соотечественников – немецких крестоносцев, назвал Готшалка 'не истинным, а ложным служителем Господним', и Эмиха – 'свирепым человеком, известным своими замашками тирана'. Особенно живо возмущались церковные власти, как это сделал и Св. Бернард, узнавший о резне, произошедшей в тех же самых немецких городах.
В абсолютной неудаче этих банд, перебитых либо в Венгрии (Вольмар), либо на Балканах, либо вообще погибших глупейшим образом (отряды Эмиха охватила паника в тот момент, когда они шли по только что ими же наведенному мосту, что и послужило причиной их смерти), хронисты видели кару для всех, кто перед выступлением в поход участвовал в этих жутких бойнях. Забавно, но на протяжении всей истории крестовых походов немцы снискали дурную славу. Их первый поход начался с погромов, и, несмотря на все усилия, они занимали на Востоке лишь незначительное положение (один немецкий путешественник в своем повествовании с раздражением заметил, что он почти не слышал немецкого языка в латинских городах Палестины).
Путать эти кровожадные банды с крестовым походом бедноты было бы, если воспользоваться знаменитой фразой, 'не преступлением – ошибкой'. Мы видели, что отряды Петра Отшельника покинули Кельн в середине 1096 г., следовательно, они находились в Венгрии или на Балканах, к тому времени как в мае начались вышеупомянутые беспорядки. Добавим, что никто из современных этим событиям хронистов не допустил подобной путаницы: все они отличают людей, перебитых в границах христианского мира, в гибели которых видели кару за совершенные ими преступления и бесчинства, от товарищей Петра, павших 'в языческой земле' от руки неверных.
Тем не менее, подобные бойни будут повторяться неоднократно и ничто не поражает так сильно в истории крестовых походов, как эта смесь благородства и зверства, присущая человеку этого времени. И в отвагу, и в кровожадность, во всяком случае, он вкладывал все свои силы, бароны – например, во время осады Иерусалима – со всем пылом участвовали как в резне, так и в актах благочестия, даже искуплении своих заблуждений. Раймунд Сен-Жилльский уходил из Маарры босиком, в одежде кающегося, но ведь именно его мирские амбиции отчасти были причиной разногласий между баронами, повлекших за собой задержку похода.
По поводу всей истории крестовых походов высказывались самые разные суждения, одинаково хорошо подкрепленные фактами. Некоторые историки упорствовали, представляя мусульман как воплощенную кротость, а крестоносцев как грубых дикарей, в то время как другие, наоборот, делали из первых кровожадных зверей, а вторых уподобляли витражным образам. И те и другие в изобилии находили в анналах крестоносцев и сарацин массовые убийства, чтобы лучше аргументировать свои диссертации. Можно даже расположить бойни мусульман и христиан в симметричном порядке, сравнить избиение простолюдинов Петра Отшельника с резней при взятии Иерусалима. Но история от этого ничего не выиграет.
Очевидно, однако, что избиения могут быть простительными в большей степени для мусульман, которые сделали 'священную войну' признанным инструментом их религиозной пропаганды, чем для воинов, сражавшихся во имя креста. Но, конечно, среди них находились, если принять столь часто используемые проповедниками того времени евангельские выражения, 'сорная трава и пшеница', 'солома, смешанная с сеном'. Иногда в одном и том же человеке совершенно неожиданным образом, как мы видели, сталкивались амбиции и благородство.
Быть может, самым удивительным примером такого страстного характера является Ричард Львиное Сердце, который во время осады Акры еще раз продемонстрировал свою невероятную отвагу (арабские хроники писали, что он возвращался с поля битвы весь утыканный стрелами 'как еж иглами'), а также и способность к актам дикости, как кровавым, так и неожиданным: после сдачи города он единым махом приказал перерезать 20 августа 1191 г около трех тысяч пленников, поскольку, по его мнению, противник слишком медленно выполнял условия капитуляции. Саладин ответил тем же, приказав во время следующей кампании убивать всех франков, взятых в плен, что придало крестовому походу черты беспощадной войны, хотя до этого он, напротив, был отмечен почти братскими отношениями между франками и мусульманами, иногда способными нас удивить.
'Своеобразная дружба, – писал арабский хронист, – связывала два лагеря (во время осады Акры 1189-1191 гг ). Когда заканчивали сражаться, завязывалась беседа и долгие визиты заканчивались танцами или песнями в компании, час же спустя вновь начинался бой'.
Вспышки же бесполезной жестокости почти всегда были деянием только что прибывших крестоносцев, не знакомых еще ни с уважением к противнику, ни со сдержанностью в бою, необходимой крестоносцам при их численном меньшинстве в Сирии. Без сомнения, самым характерным примером будет последний акт крестового похода и конец латинских королевств.
В 1291 г. франкское господство только чудом удерживалось на Востоке, где один город Акра продолжал сопротивляться натиску мамлюков. Двумя годами раньше гордый град Триполи, одно из самых процветавших латинских государств, был осажден армиями султана Калауна и взят штурмом 26 апреля 1289 г. Тогда развернулась ужасная бойня, о которой хронист Абу-ль-Фида повествует в следующих выражениях:
'Жители бросились к порту, но лишь немногие (из них) смогли отчалить; большинство же мужчин было убито, женщины и дети уведены в рабство. Когда закончили убивать, то срыли город до основания; около города был островок, где высилась церковь Св. Фомы. Там и укрылась огромная толпа. Мусульмане кинулись в море на лошадях или же добрались до острова вплавь. Все люди, кто там укрылся, были перерезаны. Я сам некоторое время находился на этом островке и нашел его заваленным разлагавшимися телами; было невозможно пребывать там из-за зловония'.
Потеря Триполи при таких обстоятельствах заставила Запад оцепенеть от ужаса. Два года спустя банда крестоносцев, почти полностью состоявшая из итальянцев, высадилась в Акре, но сразу же помощь, которую они могли оказать, была сведена на нет глупейшим актом дикости, в тех обстоятельствах ставшим абсолютно неполитичным. Эти крестоносцы, сгоравшие от желания вступить в бой набросились на мусульман, которые имели обыкновение посещать рынки Акры и без повода перебили их: 'Когда эти люди были в Акре, – писал Жерар Монреальский, – перемирие, которое король заключил с султаном, хорошо поддерживалось обеими сторонами, и бедные простые сарацины вошли в Акру и принесли на продажу свое добро, как они уже делали. Волею Дьявола, который охотно изыскивает дурные дела среди добрых людей, произошло так, что эти крестоносцы, которые прибыли, чтобы творить добро и ради своей души, на помощь городу Акре, способствовали его уничтожению, ибо они промчались по земле Акры и предали мечу всех бедных крестьян, которые несли на продажу в Акру свое добро, пшеницу и прочие вещи, и которые были сарацинами из обнесенных изгородями хижин Акры; и точно так же убили многих сирийцев, которые
