II. Противники смертной казни положительно утверждают, что смертная казнь не устрашает и не удерживает людей, наклонных к тяжким преступлениям. В подтверждение этого положения они приводят целый ряд опытных доказательств. Именно: история народов и судебные летописи не только не говорят за устрашимость смертной казни, а напротив, доказывают, что где были жестокие законы, там и преступления были часты. В Англии еще в первой четверти нынешнего столетия статуты содержали более 200 угроз смертною казнью за самые разнообразные роды и виды преступлений; однако ж не было страны, где бы при равной степени цивилизации относительно совершалось столько преступлений, сколько в Англии. В то же самое время во Франции, стране с гораздо большим народонаселением, но с законами более мягкими, тяжких преступлений совершалось несравненно меньше. С другой стороны, с отменой смертной казни в Англии за многие преступления количество их не только не увеличилось, но даже уменьшилось, чему доказательством служат статистические данные. То же самое явление повторилось и в других странах, где смертная казнь была отменена или за некоторые преступления, или же вовсе. Ливингстон представил неоспоримые доказательства того, что в Луизиане количество тяжких преступлений во время существования смертной казни было больше, чем тогда, когда она была отменена за многие преступления. Во время довольно продолжительной, сначала фактической, потом и по закону, отмены смертной казни в Тоскане (с 1774 по 1786 г. смертная казнь хотя не была отменена, но ни один приговор не был исполнен, с 1786 по 1790 г. она была отменена законом) и в Австрии (с 1781 по 1787 г. была приведена в исполнение одна только казнь, с 1787 по 1796 г. смертная казнь была отменена законом) количество тяжких преступлений не увеличилось; этот факт был заявлен относительно Тосканы губернатором ее в донесении Наполеону I, а относительно Австрии — в самом императорском Декрете 1803 г., которым снова была восстановлена смертная казнь. В трех штатах Северной Америки смертная казнь была отменена: в Мичигане в 1847 году, в Род-Айленде в 1852 г., в Висконсине в 1853 г. По уверению президентов этих штатов, со времени этой отмены число уголовных преступлений не увеличилось в этих государствах. То же самое подтверждено и относительно швейцарского кантона Фрейбурга, в котором смертная казнь отменена в 1848 г. По свидетельству министра внутренних дел Швейцарской конфедерации, официальное исследование, произведенное с специальною целью узнать результаты действия фрейбургского уголовного кодекса, удостоверило, что ни преступления вообще, ни насилия против лиц в частности не были в течение последних 15 лет (с 1848 г., со времени уничтожения смертной казни, по 1863 г.) многочисленнее, чем в предыдущие 15 лет. Миттермайер, спрошенный в 1864 г. Лондонским обществом для отмены смертной казни относительно результатов отмены этой казни в Ольденбурге и Нассау, отвечал, что по новейшим письмам, полученным им от представителей юстиции этих герцогств, число как предумышленных, так и простых убийств не потерпело никакой перемены от этого обстоятельства и что отнюдь не чувствуют нужды восстановить смертную казнь. Если перейдем от общих явлений к частным случаям, то найдем в них подтверждение того же самого. Многие преступники прежде совершения смертного преступления, за которое они были казнены, присутствовали при казнях других преступников: священник Робертс из Бристоля уверяет, что из 167 человек, которых он напутствовал пред казнью, 161 объявил, что они до совершения преступления присутствовали при казнях. В Англии и Франции нередко встречаются целые семьи, которые из поколения в поколение являются, так сказать, поставщиками для эшафота; в этих семьях деды, отцы, братья сложили голову на плахе или пошли на виселицу. В больших городах время и место совершения казней считаются ворами за самые благоприятные обстоятельства для совершения воровства.[4] Совершение убийств в самый день казни или в скором времени после, когда еще народные толки не замолкли об этом событии, есть самое обыкновенное явление. Богородский упоминает об убийстве на другой день казни, Ливингстон же приводит случай убийства в самый день казни. Комиссия законодательного собрания в Массачусетсе в 1835 г. указала, в доказательство, что смертная казнь не устрашает, на нескольких преступников, совершивших преступление непосредственно после казни, при которой они присутствовали. В 1824 г. в Ирландии палач, который часто исполнял смертные приговоры, сам совершил воровство, за которое он подлежал смертной казни. Много случаев совершения убийства пред казнью или после казни приведено в 4-й тетради трудов Бельгийской ассоциации для уничтожения смертной казни.[5]
Те, которые считают смертную казнь устрашительною, обыкновенно судят о преступниках по себе, основывают доказательства на своих собственных чувствах, или еще чаще на чувствах предполагаемого ими существа, живущего в их воображении: они представляют его боязливым, трусливым и вечно рассчитывающим; вследствие этого им кажется, что чем угроза жестче, тем узда могущественнее. Но на деле выходит не так. Когда человек замышляет преступление, в его душе преобладает не страх наказания, а надежда на ненаказанность. Хотя человеку врождено чувство самосохранения, которое побуждает его избегать неприятностей, лишений и смерти, но это чувство нисколько не подавляет в нем других страстей. Если бы страх смерти абсолютно господствовал над человеком, не было бы ни самоубийц, ни солдата, ни матросов; человеческий род не знал бы ни рискованных и опасных предприятий в отдаленные страны, ни ремесел, мало благоприятных здоровью. Человек часто поступает так, как будто он ничего не боится; он злоупотребляет своими силами, он играет своею жизнью, как будто он никогда не может умереть. Причина, отчего человек так поступает, лежит в случайности опасностей, располагающей человека к забвению, и в непреодолимой силе природных побуждений и страстей, которые ослепляют человека и за близким настоящим скрывают опасное будущее. Потому-то рудокоп, работник на пороховом заводе, солдат, матрос часто в виду смерти пренебрегают ею за умеренное содержание. Потому-то и преступник, несмотря на угрозу смертной казни, совершает, под влиянием других побуждений, преступление. Страх смертной казни имеет одинаковую силу как над честным человеком, так и над преступником, и как первого он не удерживает от опасных предприятий, так последнего не останавливает на пути к преступлению.[6] Так как смерть есть удел всех людей, то отвлеченный страх смерти не может поражать сильнее преступника, чем честного человека, которому каждую минуту может приходить мысль о смерти. Какое действие может иметь угроза смертью на отчаянного человека, душою которого овладевает какое-нибудь исключительное чувство, как например: зависть, ревность, мщение, корысть, — чувство постоянное, повелительное? Для такого преступника смерть теряет значение; иногда он сам по совершении убийства или отдается в распоряжение правосудия, или налагает на себя руку.
Говорят, преступник, которого ведут на эшафот, считает особенною милостью самую жестокую тюрьму, самые тяжкие работы, постоянное рабство; отсюда выводят такое заключение: страх этих последних наказаний не может удерживать от совершения преступлений в такой степени, в какой смертная казнь. Во-первых, не всякий преступник чувствует подобное желание. Во-вторых, хотя бы подобное желание было и всеобщее, все-таки оно не говорит в пользу той устрашимости смертной казни, которая бы обладала свойством удерживать от преступлений. Конечно, ожидания насильственной смерти тяжелы для осужденного; по мере того как воображение работает, тяжесть эта возрастает. Медленность и методичность приготовлений, исполнение разных формальностей и предписаний, холодность исполнителей — все это доводит до высшей степени муки осужденного. Но этот страх смертной казни есть страх, ощущаемый осужденным пред совершением казни, а не преступником пред совершением преступления; это запоздалый страх, который, правда, увеличивает — и притом бесполезно — тяжесть наказания, но который все-таки бессилен удержать от совершения преступлений.
Допустим даже, что смертная казнь по своей природе есть наказание устрашительное, удерживающее от преступлений. Все-таки она в настоящее время лишена этих качеств вследствие того, что она применяется гораздо реже в действительности, чем определена в законе. Еще писатели XVIII в. заметили такое разногласие между законом и жизнью и ослабление вследствие того угрозы закона. В XIX столетии разногласие это сделалось еще резче. Пострадавшие от преступлений не хотят обвинять, когда знают, что обвинение их может повлечь смертную казнь; свидетели не хотят в таком разе свидетельствовать; присяжные часто в этом случае или отвечают: не виноват, или признают существование смягчающих обстоятельств; наконец, монархи нередко спешат давать помилование, единственно из желания избавить от смертной казни. Отсюда-то происходит огромная разница между количеством обвинений в преступлениях, влекущих смертную казнь, и количеством действительно казненных. Вследствие этого закон, грозящий смертною казнью, потерял силу и люди, которых интерес стоит на стороне наказания, боясь ненаказанности, просят иногда, во имя наказания, отмены смертной казни. Оттого-то люди, склонные к преступлению, зная, как редко закон, грозящий смертною казнью, применяется на деле, ободряемые надеждою на ненаказанность или снисхождение, совершают еще с
