— Это будет невежливо с ее стороны, — заметил Менедем.
Если не считать дня ее свадьбы, он не видел Эринну без покрывала с тех пор, как она была маленькой девочкой.
— Будь уверен, сестра выскажет тебе все, что думает, — не без гордости повторил Соклей.
Эринна, вероятно, была сейчас в женских комнатах наверху и слышала каждое слово, которое произносилось в саду. Женщины из хороших семей, может, и не часто выходили из дома, но это еще не значило, что у них не было способов выяснять, что происходит вокруг, и влиять на происходящее.
— Тогда дадим ей такую возможность, — сказал Менедем. — Послушай, пока ты не увидишь сам эти драгоценные камни, ты не поймешь, почему я так из-за них волнуюсь. Имей в виду, Фрасилл и понятия не имеет, что я из-за них сам не свой, так что я буду тебе очень признателен, если ты меня не выдашь и не испортишь мою игру.
— Можно подумать, ты недостаточно хорошо меня знаешь, что обращаешься с такими просьбами, — обиженно ответил Соклей. — Фрасилл — это владелец изумрудов?
— Верно. Он только что привел на Родос большое судно, полное египетской пшеницы.
— Тогда зачем ему изумруды?
— На этот вопрос он не отвечает прямо. Думаю, один из его родичей работает на руднике где-то в пустыне к востоку от Нила.
— То есть это могут быть… контрабандные изумруды?
— Да, такое пришло в голову и мне.
Соклей хитро сощурил глаза.
— На Родос является множество эллинов из Египта, которые могут кое-что шепнуть на ухо Птолемею. Не хочешь напомнить об этом загадочному Фрасиллу?
— Ты сущий демон, а? — восхищенно воскликнул Менедем. — Я и сам должен был до такого додуматься!
Они вышли из дома и двинулись к гавани дорогой, по которой Менедем ходил с тех пор, как достаточно подрос, чтобы семенить за своим отцом. Менедем не хотел вспоминать об этом сейчас; ему не хотелось думать ни о чем, связанном с Филодемом. Но все же путь был ему так же знаком, как и любому родосцу.
Вон кузнец Мнесипол стучит молотом, дым от его горнила поднимается в небо. А вон у лавки сапожника Пифиона толпятся, как всегда, пустозвоны и бездельники…
Соклей отпустил свое обычное замечание:
— Сократ учил возле точно такой же лавки сапожника. В Афинах до сих пор показывают эту лавку, которая раньше принадлежала Симону.
— Пифион может научить тебя насчет обуви всему, что ты захочешь узнать, — сказал Менедем.
— А может ли он объяснить мне, что такое правда, что такое добро, что такое красота?
— Конечно — применительно к обуви.
— От тебя никакого толку, как и от Пифиона.
— Неправда, от него есть толк, если, скажем, у моей сандалии оторвется подошва — хотя я нечасто ношу сандалии.
— А как насчет твоей души?
Вместо того чтобы играть с двоюродным братом в словесные игры, Менедем подобрал камень и швырнул его в двух тощих собак, которые грызлись у стены из-за объедков. Камень с резким звуком ударился о стену. Одна собака убежала, а вторая, заглотив то, из-за чего они дрались, тоже потрусила прочь.
Пекарня Агатиппа дымила так же, как и кузница Мнесипола, но сладкий запах свежего хлеба заставил Менедема снисходительно отнестись к этому дыму. Пучеглазый геккон цеплялся за стену пекарни. Его попыталась склюнуть ворона, но он юркнул в трещину в сделанном из ила кирпиче, и птица улетела очень недовольная.
Возле Великой гавани каждый второй дом казался таверной. Около стены одной из них мочился человек; у стены другой спал пьяный.
Соклей неодобрительно хмыкнул.
— Вон тот, кто не умеет владеть собой.
— С этим не поспоришь, — ответил Менедем. — Выпить много вина — это одно, но напиться до бесчувствия утром? — Он покачал головой. — Нет уж, спасибо!
Чайки и крачки носились над головой, вскрикивая и вопя. Пеликан с размахом крыльев в рост человека величественно пролетел мимо. Береговые птицы сновали здесь и там нервными маленькими шажками, время от времени останавливаясь, чтобы склюнуть жучка или маленького краба.
Менедем показал вперед.
— Вон судно Фрасилла «Дуновение».
— Скажите пожалуйста, «Дуновение», а? — Соклей поджал губы. — Лучше бы он назвал его «Пердеж».
Менедем удивленно захохотал, а его двоюродный брат продолжил:
— Ну сам подумай, откуда у капитана судна, которое так выглядит, могут быть настоящие драгоценные камни? Он, наверное, попытается всучить тебе зеленое стекло.
Судно и впрямь было — смотреть не на что. Нарисованные на носу глаза облупились, из-за чего корабль имел печальный, какой-то подслеповатый вид. Украшение на ахтерштевне в виде гусиной головы тоже давно уже никто не подновлял. Неокрашенное дерево корпуса посерело от старости. И все-таки Менедем сказал:
— А вот увидишь.
И возвысил голос:
— Эйя, Фрасилл! Ты там?
— А где же еще мне быть?
Капитан «Дуновения» вышел на палубу. Это был тощий маленький человечек с загорелой кожей моряка. Его узкое лицо выглядело озабоченным.
— Радуйся, Менедем. А кто твой друг?
— Это мой двоюродный брат, — ответил Менедем и представил Соклея. — Он тоже хочет посмотреть на твои камни.
Это показалось ему более подходящей фразой, чем: «Он думает, что ты обманщик».
— Радуйся, — вежливо сказал Соклей, но в его голосе не было тепла.
— Что ж, поднимайтесь на борт, оба. — Фрасилл тоже не казался особенно счастливым — и не постеснялся объяснить почему: — Чем меньше людей знают о таких делах, тем лучше. Давайте, давайте. Моя команда отправилась на берег пьянствовать и развратничать. Мы сможем спокойно поговорить.
«Дуновение», вероятно, было раз в десять вместительней «Афродиты». И все равно Менедем ни за что на свете не обменял бы свой акатос на это торговое судно, называющееся крутобоким. Судно соответствовало своему названию — его ширина составляла почти треть его длины. Даже при попутном ветре «Дуновение» будет двигаться, как тучный старик, а при встречном бризе — еще медленней.
— Амфора с парусом, — пробормотал Менедем, поднимаясь по сходням.
— У амфоры обводы куда красивей, чем у этой плавучей ванны, — ответил Соклей — тоже вполголоса.
Однако у большого, уродливого судна Фрасилла имелись свои преимущества. Оно не нуждалось в столь многочисленной команде, как «Афродита» Менедема, потому что ему требовались не гребцы, а лишь люди, управляющиеся с огромным парусом, взятым теперь на гитовы и подтянутым к рею. Таким образом, расходы были меньше, и судно могло перевозить груз, невыгодный для торговой галеры.
А еще Фрасилл наслаждался большим комфортом, чем Менедем. У него имелась на корме настоящая рубка, и он мог спать в постели, даже когда «Дуновение» проводило ночь в море.
Менедем не возражал против того, чтобы время от времени поспать на голых досках, завернувшись в гиматий, но понимал, что не все капитаны такие аскеты.
— Покажи моему двоюродному брату те изумруды, — попросил он.
— Пойдемте в рубку, — нервно проговорил Фрасилл. — Никогда не знаешь, кто может за тобой
