Не воспользоваться ими было бы ошибкой. Но станция «Гелиос Один» использовала термоядерный синтез на основе гелия-3.
Гелия-3 на Луне повсюду было в избытке, абсорбированного в скальной породе. Распад гелия-3 происходил с образованием двух протонов и нейтрона. Частицы вступали в реакцию синтеза с обычным дейтерием — импортированным, конечно — с образованием гелия-4, водорода и энергии, хотя температура требовалась адская. Самым лучшим в термоядерном синтезе на основе гелия-3 было то, что он проходил без выделения нейтронов. Без всякой радиации.
Откуда на «Гелиос-Энергия Один» отсек обеззараживания? Это была еще одна интеллектуальная загадка, которую я пока не решил. Нужно спросить у Гекати… при случае.
Мне уже приходилось пользоваться процедурами обеззараживания, чтобы получить вещественные доказательства с погибших. Отсек на «Гелиос-Энергия Один» был самым современным из всех виденных мной. Везде висели счетчики радиации. Прямо в скафандре я прошел через магнитный тоннель, потом через воздушный обдув. Потом вошел в герметичный мешок и там выбрался из скафандра. Скафандр остался в мешке и куда-то отправился. Меня осмотрели несколько датчиков. Потом десять душевых головок по очереди окатили меня водой, и это был первый приличный душ после моего отлета с Земли.
Потом наступил черед ряда из шести огромных капсул. Это были автодоки «Райден Медтек», удлиненные под рост лунян. Я подумал: «Зачем так много?» Но капсулы выглядели новехонькими, не использованными. Что ж, уже лучше. Я лег в первую капсулу и уснул.
Проснулся я разбитым и с больной головой.
Прошло два часа. Я получил в общей сложности двести миллирентген, и красный дисплей автодока посоветовал мне пить больше жидкости и снова лечь в капсулу через двадцать часов. Я представил себе, как крохотные молекулы «Райден Медтек» блуждают в моей крови, собирая оставшиеся радиоактивные частицы, стимулируют почки и выделительную систему для ускорения очистки, изолируя полумертвые клетки, которые могут стать причиной рака. Вычищают кровеносную систему.
Я позвонил Гекати и узнал, что она в своей конторе.
Когда я вошел, она поднялась и повернулась ко мне, чертовски грациозная. Если бы я так быстро повернулся, то взлетел бы к потолку.
— Нуналли, это обер-лейтенант Гил Гамильтон из Ассоциации региональной милиции Земли. Гил, это Нуналли Стерн, дежурный офицер.
Когда Стерн — лунянин с удлиненной головой, очень черный — поднялся, чтобы пожать мне руку, мне показалось, что в нем все восемь футов, а может и больше.
— Для нас большая честь видеть вас здесь, Гамильтон, — проговорил он. — Нам не хотелось останавливать тягачи. Думаю, мистер Ходдер захочет поблагодарить вас лично.
— А Ходдер, он…
— Эверетт Ходдер — директор. Он скоро придет.
— Сейчас ночь?
Стерн улыбнулся.
— Официально — за полдень.
— Стерн, для чего вам радиоактивные отходы?
Где бы я ни был на Луне, я всюду слышал этот вздох. Плоскостник и лунянин. Неторопливая речь.
— Тут в общем нет никакой тайны. Просто нам вряд ли стоит рассчитывать на сочувствие и понимание. Оправдание для нашего типа генераторов, на Земле или где бы то ни было, одно: синтез гелия-3 не радиоактивен.
— Ага.
— Плоскостники начали сваливать контейнеры в Дель Рей… в начале прошлого века. Они…
— «Боинг корпорейшен», США, 2003 год от рождества Христова, — сказал я. — Предполагалось, что захоронение начнется с 2001, но потребовалось урегулировать ряд юридических вопросов. Запомнить несложно.
— Верно. Захоронение продолжалось почти пятьдесят лет. В конце срока траектория стала такой выверенной, настолько, что мастера-мусорщики умудрились выбить на поверхности кратера этот знак, VERBOTEN. Вы наверняка его…
— Да, видел.
— Но они без труда могли бы изобразить там, например, «Кока-Колу». Ну а термоядерный синтез на основе дейтерия-трития лучше нашего процесса, но требует высокой очистки. Все изменилось, когда мы наконец запустили станцию на основе гелия-3.
Сейчас мы тоннами вывозим гелий-3 на Землю. Когда у нас появились деньги, мы построили на Луне четыре станции на гелии-3. Кратер Дель Рей — не наше дело. Так продолжалось пятьдесят лет.
— Знаю.
— Все закончилось с появлением новых установок, на солнечной энергии. Так называемой Черной Энергии. Эта система преобразует солнечный свет в электричество, а сама не сложнее баллончика с краской. Достаточно опрыскать этой краской кабель и вынести его на солнце, и в нем появится потенциал. Единственное, что нужно, это следить, чтобы кабель все время оставался на солнце.
Но на Земле гелий-3 еще пользуется спросом, и мы можем продолжать поставки, пока все восемнадцать миллиардов плоскостников не опрыскают себе макушки, чтобы получать электричество.
— Вы сами этим пользуетесь?
— Конечно. Черная Энергия — великое изобретение, эта краска довольно дешева, и строить новые термоядерные станции на гелии-3 просто невыгодно. Но эксплуатировать старые станции пока что выгоднее, чем производить краску.
Я кивнул. Гекати притворилась, что все это ей давно известно.
— Поэтому моя работа не опасна. За исключением того, что синтез гелия-3 требует гораздо более высоких температур, чем синтез дейтерия-трития. Станции теряют тепло. Скорость синтеза снижается. Нам приходится впрыскивать катализатор, нечто, разогревающее гелий-3. Нечто, что распадается или образуется при более низкой температуре.
Стерн явно наслаждался собой.
— Разве не здорово, когда что-то можно измерить в стандартных единицах и однозначных пропорциях? Лежит себе вокруг, и собрать его не составляет труда…
— Стет. Понимаю.
— Радиоактивные отходы из кратера Дель Рей отлично нам служат. Там еще полно полезного. Системе переработки только и остается, что провести небольшое обогащение и выдуть пыль.
— Каким образом?
— Магнитным. Конечно, нам пришлось построить инжекторную систему с камерой отражения нейтронов. Мы построили камеры обеззараживания, установили автодоки, и врача-человека можно вызвать в любое время суток. Все не так просто. Что касается контейнеров — мы просто привозим их сюда и подогреваем, пока начинка не начинает вытекать сама. Мы используем контейнеры по несколько лет. Потом, когда тягачи вывезли достаточно контейнеров, мы заметили тело. Гамильтон, кто она?
— Нам еще предстоит разобраться. Стерни, в случае утечки начинки…
Я заметил, как он демонстративно мне подмигнул.
— Прошу прощения…
— Не нужно употреблять слово «утечка».
— Ничто так не привлекает прессу, как убийство. Когда газетчики начнут шнырять по вашим электростанциям, которые должны быть чисты от радиации, и окажется, что там фонит, мы сможем хранить это в тайне день или два, пока будем заниматься тут расследованием, а вы — придумывать подходящее объяснение. Если сможете.
Стерни озадачился.
— Вообще, все уже давно объявлено официально. Но я ценю вашу тактичность.
— Нам нужно позвонить, — сказала Гекати. — Обоим.
