стоял в тени дерева и смотрел на Савушкина. Поравнявшись с ним, Савушкин пошел прямо к нему.
— Здорово, земляк! — приветливо сказал он.
— Здравствуйте, — осторожно ответил мужчина, смотря на Савушкина.
— Не скажешь ли мне, часом, много у вас тут осело народу из тех, что от войны бежали?
— Не считал, — угрюмо ответил мужчина.
— Мне не счет нужен, — печально и укоризненно сказал Савушкин. — Я свою родню разыскиваю.
— А другой заботы, как искать ветра в поле, у тебя нет?
— Жена пропала, двое ребятишек… понимать надо, — тоскливо сказал Савушкин. — В начале войны они снялись из-под Минска, по моему разумению, дальше этих мест они уйти не могли.
— Жена пропала… — повторил мужчина. — У людей все пропало и то не ищут.
Они молчали.
— Немцы-то в поселке есть? — небрежно спросил Савушкин.
— Чистых немцев нет, а холуев ихних сколько хочешь. Вон легок на помине. — Мужчина показал на высокого усатого богатыря, вышедшего на крыльцо соседнего дома. — Наш старший полицай господин Ферапонтов.
— Он-то небось знает всех, кто у вас осел? — спросил Савушкин.
— Этот все знает, — усмехнулся мужчина.
Савушкин направился к полицаю, продолжавшему стоять на высоком крыльце. Но вот он повернулся и перевел взгляд на приближавшегося к нему Савушкина.
— Здравствуйте! — еще издали громко и подобострастно произнес Савушкин.
— Ну-ну, а что дальше? — спросил Ферапонтов и положил руку на кобуру нагана.
Савушкин рассказал, что привело его в поселок.
— Бумага у тебя есть? — низким, басовитым голосом спросил Ферапонтов.
— А как же, вот! — Савушкин протянул ему свою справку.
Ферапонтов внимательно ее прочитал, сложил и отдал.
— Зайди в хату, — сказал он и, посторонясь, пропустил Савушкина мимо себя.
Они сели к столу. Больше никого в просторной светлой хате не было. Очевидно, вечером здесь происходила попойка: на полу и на лавках валялись пустые бутылки, на столе на смятой немецкой газете — остатки еды. От Ферапонтова несло кислым перегаром.
— Тэк-с… — сказал он, положив на стол узловатые руки с черными ногтями. — Так ты, значит, прешь от самых Барановичей?
— Ну да! Где пешком, где подвезут. — Савушкин помолчал и добавил со вздохом: — Ребятишек жалко.
Ферапонтов хмыкнул.
— Жалость теперь не в моде. А только с двумя ребятишками у нас никого нет. Это я тебе официально говорю, я тут каждую собаку знаю, а собаки знают меня, — Ферапонтов рассмеялся, и Савушкин понял, что он пьяный: или с ночи не протрезвился, или опохмелился недавно. — А у тебя ряшка гладкая, при госпитале, видать, жить можно, — продолжал Ферапонтов добродушно.
— На харчи жаловаться нельзя. Потому я и семью стал разыскивать. Мог бы легко ее прокормить, а это теперь самое главное.
— А деньги платят?
— Какие деньги? Да и на кой они мне, что на них купишь? — жалостно сказал Савушкин, а Ферапонтов продолжал басовито:
— Как поглядишь — прижимистый народ эти фрицы, копейки человеку зря не заплатят. Нам, полицаям, положили жалованье — смех один. И прямо объяснили: у вас, мол, есть много возможностей для заработка. Понял, куда указуют? Ну мы, конечно, и не теряемся. Я вот домину себе отхватил. Тут, брат, жил сам председатель исполкома. Пожил, и хватит, дай другим пожить… — Он снова рассмеялся. — Ну, а как в ваших краях, спокойно?
— А какое же может быть спокойство? Немцев набито там, как сельдей в бочке. Одних госпиталей в Барановичах четыре штуки, потом штабы всякие, канцелярии. Каждый день в саду музыка играет, кино крутят.
— Вон как! — удивленно сказал Ферапонтов и доверительно наклонился к Савушкину. — А у нас тут начинают кино крутить партизаны, понял?
— У нас не слышно, — в тон ему сказал Савушкин.
— А у нас, брат, и слышно, и видно. — Он еще ближе придвинулся к Савушкину и обдал его таким ядреным перегаром, что противно стало дышать. А полицай, как видно, находился в том состоянии опьянения, когда ему требовался слушатель для его пьяных разглагольствований. Ну что ж, лучшего слушателя, чем Савушкин, ему не найти. Ферапонтов положил свою тяжелую лапу на плечо Савушкина и продолжал: — Да… Третьего дня мост на шоссе начисто снесли. Давеча эшелон с бензоцистернами опрокинули и зажгли. Во кино было! За десять верст видно. Ну и народ, сразу точно его подменили. Вчера вечером у одной вдовицы телка забирали, так она такие угрозы начала орать, что пришлось ее приложить к земле-матушке. Или вот сосед мой, Малахов, ты к нему, я видел, подходил. Он же спит и во сне на меня зубами щелкает. Мы у него и мотоцикл забрали и мебелишку вытряхнули. А главное, он тут при славе состоял, вкалывал по-стахановски на дороге. А теперь нуль с палочкой. Оттого у него и злость. Ну ничего, ничего, или он смирится, или фрицы до него доберутся.
— В этом роде у нас работа почище, — шепотом, тоже доверительно сказал ему Савушкин. — В госпитале добра своим не делаешь, но и зла им тоже не творишь.
— Какие они мне свои? — вдруг вскипел Ферапонтов. — Я через этих своих два раза небо сквозь решетку разглядывал. Что мне за это добром им платить что ли? — выкрикнул он и сразу сник, запустил руку куда-то под лавку и, как фокусник, вытащил оттуда бутылку водки. — Не хочешь?
— Как не хотеть… — улыбнулся Савушкин, разглядывая бутылку. — Смотри, московская! С начала войны не видел.
— Ее не глядеть надо, — сказал Ферапонтов, наливая водку в захватанный руками граненый стакан. — Пей, я уже опохмелился.
Савушкин выпил, закусил огрызком сала и подумал, что он первый раз в жизни выдул сразу почти целый стакан водки. По телу разливалось тепло, в голове зашумело.
— Нелегко с отвычки, — сказал он, виновато улыбаясь, и взял со стола еще кусок сала и ломоть хлеба.
— Вообще с этих мест лучше подаваться туда, к вам, от фронта подальше, — говорил Ферапонтов. — Значит, у вас там, говоришь, спокойно?
— Вполне.
— Вот погляжу, как дальше будет, и если увижу, что фрицы порядок сделать не могут, подамся до ваших мест. Поможешь с работой?
— А чего ж не помочь по-земляцки?
— Где там искать тебя?
— Спросишь госпиталь номер три и все. А там меня всякий знает. Спроси Егора и сразу укажут. Ну, спасибо за приют и угощение. Пойду дальше искать. — Савушкин встал.
— Иди, коли хочешь, а только зазря ноги нагружаешь. Разве ж можно сообразить, куда твоих забросило в этом коловороте? — Ферапонтов поднялся и протянул Савушкину свою ручищу. — Но раз надумал — иди…
— Пройду за Борисов немного и ворочусь, — сказал Савушкин. — До свидания, коли не шутил про переезд.
— Тут, брат, не до шуток… — запустив руку в кудлатые волосы, мрачно сказал Ферапонтов. — Фрицы хитрюги, дорогу они берегут, а мы — берегись, как хочешь. А нас-то, полицаев, трое на весь поселок. Вот и соображай, какие тут могут случиться штуки…
Савушкин вышел из поселка и зашагал обратно к железной дороге. «Можно было без шума прикончить гада», — подумал он. Но приказ Маркова безоговорочно запрещал подобные действия.
Перейдя через полотно, Савушкин вскоре сошел с дороги и углубился в кусты, где его ждали бойцы
