из леса поезд. Значит, снова надо брать влево.
Около часа Рудин наблюдал за равниной, но ничего подозрительного не заменил. Пройдя километра два по окраине леса, он вышел на равнину. Идти здесь было труднее, чем по лесу. Размокшая от дождя земля липла к ногам, дождь хлестал в лицо так сильно, что приходилось идти, выставив вперед плечо. С наступлением темноты стало еще хуже. Он то и дело попадал в ямки с водой, спотыкался, напарывался на кусты.
Внезапно перед ним возник черный силуэт одинокой избы. Пахло дымом. На отдалении обойдя вокруг избы и не заметив там никаких признаков жизни, он, бесшумно ступая, приблизился к ней.
— Ты кого ищешь, божий человек? — услышал он тихий старческий голос из темноты.
Рудин сжал в руке тяжелую палку, с которой шел.
— Попить не дадите?
— Почему не дать? Вода — не золото, заходи.
В темноте возле избы что-то шевельнулось, и от стены отделился сгорбленный человек. Рудин подошел ближе и разглядел старика, на котором были коротенькая солдатская шинель и шапка с торчащими в стороны ушами.
— Держись за меня, тут склизко, — предупредил старик, направляясь к двери.
В избе Рудин остался у двери. Старик, чиркнув спичкой, зажег коптилку, сделанную из немецкой консервной банки, и оглянулся на Рудина.
— Чего стоишь? Проходи. Садись с дороги.
Рудин сел на лавку. Старик поднес ему ведро, в ко тором позвякивал ковшик:
— Пей на здоровье.
Рудин жадно выпил целый ковшик и зачерпнул еще. Старик взял его за руку.
— Погоди, а то, как конь, сядешь на задние ноги. Поесть не хочешь?
— Хочу.
— То-то же, а то пьет, пьет, будто чем объелся… — ворчал старик, доставая что-то из настенного шкафчика. Он положил на стол перед Рудиным кусок ржаной лепешки и поставил глиняную миску.
— Макай, там конопляное масло.
Пока Рудин возился с окаменевшей лепешкой, старик молча смотрел на него, делая беззубым ртом жевательные движения.
— Откуда же ты и куда путь держишь? — спросил он, садясь рядом с Рудиным. — Войну что ли догоняешь?
— Иду, дед, в город… по делам… — устало ответил Рудин. — Спасибо тебе за еду, а заплатить мне нечем.
— А с тебя плату разве кто спрашивал? — сердито сказал старик.
— Спасибо. Мне надо идти.
— Вроде же ты и не солдат. Что же это у тебя за дела, когда кругом война? Или ты, может, к новым господам в услужение поступил?
— Нет, дедушка.
— Стало быть, ты партизан? — вдруг быстро спросил старик.
— Нет, дедушка, — ответил Рудин. — А что?
— Да ничего… для интереса спросил.
— Слушай, дедушка, если отсюда идти прямо на город, могу я на немцев напороться?
— Да как тебе сказать? — старик явно соображал, говорить ему или нет, по все же решился. — Если пойдешь версты на две стороной от железки, то их вроде и не будет. Но они ведь что твои клопы — по всем стенам ползают. — Старик помолчал. — А партизан не боишься?
— Нет, дедушка, не боюсь.
— Тогда иди от железки стороной версты на четыре, так тебе будет еще спокойнее.
— Спасибо, дедушка! — Рудин встал. — Как звать-то тебя?
— Степан, а все вокруг зовут меня Ведьмаком. — Он тихо рассмеялся. — Это за то, что я на болоте живу.
— Спасибо, дядя Степан. До свидания.
— Бог тебе по пути.
Рудин пошел, как советовал старик, значительно левее. Под ногами по-прежнему чавкала раскисшая земля, но идти теперь было легче; это, наверное, потому, что после встречи со стариком на душе у него стало чуть светлее…
— Эй, ну-ка стой! — приказал сиплый голос из темноты. — Руки, руки подыми, а то не ровен час…
Рудин остановился и поднял руки. От куста отделилась и приблизилась неясная в темноте человеческая фигура.
— Кто таков?
— Советский человек.
— Советскими все зовутся. Отвечай: кто, откуда и куда идешь?
— Это долго рассказывать. Если ты партизан, веди меня к командиру.
— Оружие есть?
— Нет.
— Тогда шагай вон туда и не оглядывайся.
Кусты становились все гуще, и вскоре начался лес.
Неизвестно откуда возле Рудина появились еще два человека, а когда они углубились в лес километра на три, их остановил невидимый часовой. Один из сопровождавших Рудина сказал часовому пароль, и они пошли дальше. Вскоре его ввели в тесную землянку, в которой у опрокинутого ящика сидели и пили чай два бородатых человека неизвестного возраста. Их стол бедно освещала подвешенная к потолку керосиновая лампа с закопченным разбитым стеклом.
Один из бородачей с недовольным лицом поставил на стол недопитую кружку чаю.
— Мне сказали, что ты просил вести тебя ко мне. Что тебе надо?
— Если вы командир отряда, я хотел бы говорить с вами с глазу на глаз.
— Ишь ты! — он подмигнул другому бородачу. — Это ты брось, от комиссара отряда я секретиться не буду. Говори, кто ты и что тебе надо.
— Пусть выйдет боец, — сказал Рудин, оглянувшись на стоявшего у входа партизана, который его привел.
— Ну ладно. Петрок, выйди на минутку… Ну я слушаю.
— Вы связаны с товарищем Алексеем? — спросил Рудин.
Бородачи смотрели на него невозмутимо.
— А что?
— Я просил бы передать ему радиограмму, которую напишу.
Комиссар запустил руку в ящик, возле которого они сидели, вытащил лист бумаги и подал его Рудину.
— Пиши!
Рудин написал: «Сообщите Маркову, что со мной произошло осложнение, я был отправлен с эшелоном пленных. Бежал. В настоящее время нахожусь у… — тут Рудин сделал пропуск. — Снова выхожу на прежнюю цель».
— Сами вставьте, у кого я нахожусь…
Бородачи вместе прочитали написанное Рудиным, переглянулись. Помолчали. Командир отряда встал.
— Хорошо. Сейчас передам, но до получения ответа ты останешься здесь.
— С удовольствием, — улыбнулся Рудин.
Командир вышел из землянки, комиссар предложил Рудину поесть.
— Не отказался бы. За двое суток я съел только кусок каменной лепешки, — сказал Рудин.
— У Ведьмака? — улыбнулся комиссар.
— У него.
