запасную систему. Чаще меняйте место передач и время сеансов. Директор».
Такую же радиограмму в этот день получила в Лехфельде Ютта Хайдте.
Каждый раз, переступая порог «лисьей норы», полковник Лахузен, начальник второго отдела абвера, перебирал в уме английские поговорки. Старый лис — адмирал Канарис считал себя знатоком английского народного языка и любил, когда подчиненные предоставляли ему возможность проявить свои знания.
Адмирал стоял у окна, вертел в руках знаменитую бронзовую статуэтку трех обезьянок. Одна держала лапу у глаз, как бы смотря вдаль, другая приложила ладонь к уху, третья предостерегающе поднесла палец к губам.
— Я всегда считал эту вещицу символом абвера — все видеть, все слышать и молчать. Не так ли? — спросил адмирал. Он поставил статуэтку на стол. Садитесь, полковник. Вы слышали, чтобы обезьяны перебегали в чужие стаи? Не слышали?
Лахузен посмотрел через голову адмирала. На стене висела японская гравюра — беснующийся дьявол. Рядом две фотографии: генерал Франко (в верхнем углу размашистая дарственная подпись) и злющая собачонка — любимица адмирала такса Зеппль.
— Полковник, вы, конечно, слышали, что дешифровальный отдел сумел раскодировать значительное количество радиограмм, посланных агентами большевиков с начала войны до тринадцатого декабря. К сожалению, затем они сменили код, и пока ни одной новой станции не захвачено. Судя по радиограммам, против нас действует не одна, а десятки подпольных организаций или, что менее вероятно, одна организация с многочисленными филиалами. Анализ передаваемой информации показывает, что советская разведка имеет доступ к самым жизненным центрам империи. Ее достоянием становятся сведения и решения, известные весьма узкому кругу лиц. Общая ответственность за ликвидацию этой угрозы возложена фюрером на Гейдриха. Но… — Адмирал потер руки. — …Но и мы не можем остаться в стороне. Тем более, что здесь затронута честь мундира. В списке людей, неоднократно имевших доступ к переданной информации, есть двое сотрудников отдела контрразведки люфтваффе.
— Кто же?
— Майор фон Регенбах и капитан Коссовски.
— Это невозможно.
— Вы хотите за них поручиться?
Полковника передернуло.
— Я сказал, что не верю своим ушам. Эвальд фон Регенбах…
— У нас нет стопроцентной уверенности в предательстве кого-то из них, но факты… Факты весьма уличающие. Во всяком случае, нам надлежит разобраться в этом деле раньше, чем спохватятся молодчики Гейдриха.
— Вы поручаете мне установить слежку за обоими…
— Слежка не помешает. Но одной слежки мало… Впрочем, имеем ли мы право вмешиваться в дела, относящиеся к компетенции контрразведки люфтваффе?.. Пусть они сами расхлебывают эту кашу.
— Как! Вы хотите…
— Вот именно, полковник. Вы очень догадливы последнее время. Пожалуй, я смогу рекомендовать вас в качестве моего преемника.
— О, господин адмирал…
Лахузен приподнялся со стула.
— Сидите. Вернемся к нашим обезьянкам. Я вас слушаю.
— Вы предлагаете, чтобы они сооk then own goose? — Лахузен припомнил старую английскую пословицу.
— Совершенно точно, полковник. Пусть они сами изжарят своего гуся, Побеседуйте с ними на досуге. По-видимому, именно среди них нам следует искать русского агента, подписывающего свои донесения именем Перро. Вы знаете, кто такой Перро?
— Французский сочинитель сказок. Красная Шапочка и Серый волк.
— Вот именно. Сказку вам придется переделать. Серый волк съедает Красную Шапочку, и никакие охотники ей не помогут.
У Канариса дрогнули уголки рга, и Лахузен позволил себе рассмеяться.
— Еще один момент, Козловски…
— Коссовски, господин адмирал.
— Да, Коссовски… В сферу его деятельности входит общий надзор за обеспечением секретности работ фирмы «Мессершмитт АГ». Так вот, как свидетельствуют эти радиограммы, — вы прочтете их, полковник, — в Аугсбурге действует весьма энергичная группа русских разведчиков во главе с каким-то Мартом. Он буквально засыпал Москву технической документацией. А вы ведь знаете, чем занимается сейчас Мессершмитт.
— Так точно. Секретным оружием.
— Увы, давно не секретным…
— Значит, Коссовски…
— Коссовски, как и вы, пять минут назад ничего не знал о существовании Марта. По службе, конечно, по службе. По службе он узнает об этом завтра. От вас, полковник. Ясно?
— Слушаюсь.
— Я думаю, он сам догадается направить в Аугс-бург подразделение функабвера. Марта нужно унять.
Канарис наклонил голову, давая понять, что инструктаж закончен. Лахузен вышел. Вслед ему со стены корчил рожу черный японский дьявол.
В середине января 1942 года на центральном ипподроме Коссовски неожиданно встретил Пихта. Тот стоял у паддока с группой офицеров, оглядывал лошадей.
— Крупно играете, капитан?
Пихт обернулся, обнажил в улыбке сверкающие зубы.
— Зигфрид! Не знал, что ты любишь играть на скачках.
— Я здесь редкий гость. К азарту, ты знаешь, не склонен.
— Идешь по следу? Крупная охота? Международная сенсация: шпион — жокей. Тебе, Зигфрид, надо ставить на темных!
Пихт раскатисто расхохотался. Несколько офицеров заинтересованно обернулись. Коссовски взял Пихта за локоть, отвел в сторону:
— А ты предпочитаешь ставить на гнедых? Не так ли, Пауль?
— Тайна ставок, тайна ставок. Тебе, Зигфрид, эта масть не нравится?
— Я обожаю гнедых. Но что-то не вспомню случая, чтобы они забирали все призы. А к тому же какие жокеи! Мальчишки. Сопляки. Разве это международный класс?
— Ты что-то мрачен сегодня, Зигфрид. Уже успел проиграться?
— Человек, лишь изредка посещающий ипподром, не может позволить себе проигрывать. Я выиграю, как всегда, Пауль!
Ударил гонг. Публика, отхлынув от паддоков, осадила лестницы трибун. Оглушительно, наперебой, закричали букмекеры.
— Посмотрим, как придут. Твоя седьмая? — спросил Коссовски.
— Первая. Точный выстрел. Твоя?
— Одиннадцатая. Алый цветок. Фаворит. Пошли!
«Бег повел Голштинец. За ним Фуриозо. Сбоил Точный выстрел», объяснили по радио.
— Можешь выкинуть билет, Пауль, — проговорил Коссовски.
Пихт не ответил. Прильнув к окулярам бинокля, он следил за борьбой на дистанции. Коссовски достал программу, подозвал букмекера.
«С поля на первое место выдвигается Алый цветок, идущий в упорной борьбе с Голштинцем. Сбоил Фуриозо…»
Пихт опустил бинокль, лукаво посмотрел на Коссовски:
