Зяблов положил на его плечо руку, внимательно и ласково посмотрел в глаза:
— Ты пока отдохни. Я вызову специалиста по реактивным самолетам. Подумаем вместе, что сделать нам с этим «Щтурмфогелем».
— А где отдыхать?
— Придется здесь, Павлуша… На улицу появляться тебе не надо. Сегодня вечером будет самолет…
— Понимаю, Владимир Николаевич, — опустил голову Павел.
Зяблов провел его в другой кабинет, уложил на диван. Павел едва дотронулся до жесткого, прохладного валика, как сразу его потянуло ко сну. Владимир Николаевич накрыл его полушубком, подоткнул за спиной и тихо, на цыпочках вышел.
…Сон был так глубок, так спокоен, что Павел нисколько не ощутил его продолжительности. Просто закрыл глаза и открыл. Зяблов тряс его за плечо:
— Вставай, Павел. Идем.
Павел сунул ноги в войлочные немецкие сапоги, застегнул «молнии», надел полушубок поверх своего комбинезона и пошел в кабинет полковника.
Там он увидел высокого, плечистого мужчину с твердым, чуть выдающимся вперед подбородком, крупным носом и высоким лбом, рассеченным поперечной морщиной. Одет он был в командирскую гимнастерку, но без петлиц, в гражданские диагоналевые брюки, заправленные в белые бурки. Что-то знакомое промелькнуло в его облике.
— Знакомься — Семен Феоктистович Бычагин, — представил Зяблов.
— Семен, — подал руку Бычагин и лукаво усмехнулся.
Павел отступил на шаг, пригляделся и хлопнул себя по лбу:
— Вот так встреча! Владимир Николаевич, да ведь я Семена знаю! Я поступал в Качинскую летную школу, а Бычагин ее заканчивал.
— Точно! Мы еще гоняли вас, салажат, по плацу! — Бычагин обнял Павла. Так вот куда ты залетел, дружище.
— Залетел да слетел, — проговорил Зяблов. — Ну, братцы хорошие, давайте за дело. Садитесь.
Полковник разложил на столе копии фотографий «Штурмфогеля», когда-то присланных Павлом.
— Это та штука, ради которой я и пригласил вас, Семен Феоктистович. У немцев, очевидно, это наиболее перспективная машина… и они вот-вот запустят ее в серию. Так? — Зяблов посмотрел на Павла.
— Пожалуй, — согласился Павел.
— Следовательно, нам нужно торопиться. — Владимир Николаевич прошел по кабинету и остановился напротив Бычагина. — Эта машина превосходит в скорости все поршневые самолеты. Мессершмитт собирается вооружить ее скорострельными пушками. Новые самолеты могут стать опасными, особенно для тяжелой авиации союзников.
— Да, этот перехватчик, наверное, будет с успехом сражаться с «Ланкастерами» и «летающими крепостями», — проговорил Павел.
— Мы разрабатываем принципиально другой реактивный самолет, но нас, конструкторов, интересуют в «Штурмфогеле» некоторые узлы. — Бычагин перетасовал фотографии и обернулся к Павлу. — А почему на машине нет опознавательных знаков? Крестов на крыльях и свастики на стабилизаторе? Только цифры на фюзеляже.
— У Мессершмитта есть такая привычка: пока он не запустит самолет в серию, пока машина экспериментальная — никаких крестов и свастик.
— Вот нам и нужно сделать все возможное, чтобы «Штурмфогель» остался без свастики, — сказал Зяблов и папкой с надписью «Март» придавил раскиданные на столе снимки «Ме-262». — А пока, Семен Феоктистович, возвращайтесь на завод и ждите нашего вызова. Попрактикуйтесь в ночных прыжках с парашютом. Подзубрите немецкий…
Бычагин, прощаясь с Павлом, сказал:
— Ну, друг, надеюсь еще повоюем.
— Придется, — ответил Павел и пожал сухую и сильную руку Бычагина. Так вы думаете заслать его ко мне? — спросил Павел, когда Семен вышел.
— Если начальство утвердит наш план, то лучшей кандидатуры я не вижу. Отлично знает язык, имеет отношение к реактивной технике. Ему, как специалисту, надо познакомиться со «Штурмфогелем». В Лехфельде постарайся прикрыть Бычагина в случае чего. Мы, разумеется, снабдим его самыми надежными документами и протолкнем к Мессершмитту через Берлин. Впрочем, детали мы продумаем поздней… А теперь, Павлуша, пообедаем, и садись за отчет. До отлета время у тебя есть… Так ты говоришь, Зейца зацепил на крючок?
— Кроме убийства Штейнерта, у него есть еще один грешок. Когда из Испании он вывозил золото, драгоценности, ну, все, что выменивал на эшелоны продуктов по бешеным ценам, то присвоил двести пятьдесят тысяч марок и положил на свой счет в швейцарском банке.
— Да, за это его упекут в концлагерь… Ладно, идем в столовую…
…В одиннадцать вечера в кабинет Зяблова вошли три офицера. Они познакомились с Павлом, потом Владимир Николаевич посмотрел на часы и сказал:
— Ну, братцы хорошие, пора…
— Да очнитесь! Вы понимаете по-русски?
— Что вы говорите? — переспросил Пихт.
— Куда нас везут? — брызгал слюной, повторил офицер в эсэсовской полевой шинели без погон.
— Не знаю.
— Я немного понимаю. Нас расстреляют.
В темноте Пихт с трудом различал его лицо. Он видел только нечто белое, круглое, брызгающее слюной.
— Почему?
— Эсэсовцев и асов они расстреливают еще до лагерей.
Невдалеке шел бой. За березняком поблескивали синие всполохи. Не умолкая, бил пулемет. С тугим шелестом пролетали мины и взрывались где-то позади. Солдаты, охраняющие Пауля и эсэсовца, робко втягивали головы в плечи. Полуторка с потушенными фарами неслась на большой скорости, подскакивая на ухабах.
— Эй, не дрова везешь! — прокричал старшина, склонившись к кабине шофера.
— Опасное место надо проскочить, немцы и слева и справа, — отозвался шофер.
— Да этих мы и здесь можем прикончить!
— А сами куда денемся?
— Вы слышите, «прикончить»? — опять зашептал эсэсовец.
— Кажется, они и вправду собираются нас расстрелять, — сказал Пихт.
— О бог мой! — простонал эсэсовский офицер. Машина нырнула в лощину и, обо что-то ударившись, встала. Выскочил шофер, пробежал вперед.
— В ручей залетели, елки-палки! — заругался он.
— А ты куда глядел? — сердито крикнул старшина.
— Так ведь темень, будь она проклята! Шофер потоптался у мотора:
— Придется вытаскивать. Давайте двое мотайте в лес, рубите слеги.
— А этих куда? — Старшина кивнул на немцев.
— Да никуда они не денутся!
Эсэсовец крепко сдавил локоть Пихта.
Двое солдат спрыгнули на землю и пошли в лес. Один остался стоять, прижавшись к кабине. Шофер возился у мотора.
— Бежим. Не все ли равно, где убьют? — тихо сказал Пихт.
— А солдат?..
Пихт схватил солдата за ногу и дернул на себя.
