– Хоть из-под ослиной мочи. Ты действуй, а не вопросы мне задавай.
Шкрек проворно поскакал к машине, где, прикрываясь поднятой крышкой багажника, сделал два жадных глотка из литровой бутылки, прежде чем вылить остальное на землю. Газировка ударила ему в нос и заставила издать пару звуков, напоминающих утробное кваканье. Собственно, за эту характерную особенность Шкрек и получил свое погоняло. Приложившись к «спрайту», «фанте» или «пепси», он отрыгивался несколько часов кряду, давно уже не веселя, а раздражая этим братву. Но страсть парня к углекислым пузырькам не могли отбить ни болезненные тычки в живот, ни весомые затрещины. Что поделаешь? Он прислушивался только к собственной жажде и не давал себе засохнуть, как советовала ему реклама.
– Вот, Эрик-к... уэк!
– Я сейчас тебе так квакну, что перевернешься!
– Молчу-молчу...
Шкрек предусмотрительно прикрыл пасть немытой ладонью и передернулся почти беззвучно. Разумнее было бы на пару минут выйти на улицу, чтобы не злить бригадира, но Шкрека увлекли непонятные манипуляции, происходившие на его глазах. Эрик методично проковырял ножом несколько отверстий в бутылке, натянул ее горловиной на пистолетный ствол и принялся прикручивать скотчем.
– Это чего такое? – спросил любознательный Шкрек, воспользовавшись паузой относительного затишья в своем желудке.
– Кино чаще смотреть надо, тогда не будешь задавать идиотских вопросов. – Эрик полюбовался творением своих рук и снизошел до ответа: – Одноразовый глушак получился. Просекаешь?
– Уэк... В смысле, да.
Голос у Шкрека был замогильным. По раскладу походило на то, что карательная акция будет поручена ему, а он убивал каждый раз, как впервые. Сны гнусные снились, аппетит портился и вообще. Но, когда возвратился Рваный с результатами разведки, Шкрек повеселел. Эрик не стал перекладывать грязную работу на подчиненных.
– Пойду сам, – сказал он, вставая с топчана. – Один ждет в машине, второй нянчится с Беком. Его не гасить, с ним разговор будет особый. – Он посмотрел на Рваного и уточнил: – Говоришь, четвертый дом по ходу?
– Ага.
Косо улыбнувшись, Эрик сунул оружие в полиэтиленовый пакет, шагнул к двери.
– С богом, – напутствовал его Рваный.
Эрик обернулся, внимательно посмотрел на него, сплюнул и пошел прочь. Парни заметили, как, проходя мимо изуродованной машины, он невольно ускорил шаг, но тут же сдержал себя и пошел медленнее.
– Зря ты про бога выдал, – сказал товарищу Шкрек, когда бригадир удалился. – Эрик тебе мог и в лобешник засветить, чтобы не каркал.
– Он же крещеный... Сам говорил...
– Так то вообще, по жизни. А при мочилове бог не капает – поминай не поминай. Это потом ему молятся, чтобы отмазаться помог, если что.
– Во как! – хмыкнул Рваный с уважением в тоне. – Хитро как все закручено.
Впервые в жизни он подумал, что мироздание устроено значительно сложнее, чем кажется.
Легкий ветерок ворошил гладкую прическу Эрика, вытаскивая из нее прядь за прядью, одну жестче другой. Носы его лакированных туфель припорошило пылью, а черный шелк брюк был усеян колючими помпончиками репейника, но лоска в нем осталось еще порядочно, хоть прямиком отсюда – в ночной клуб.
Он не стал прогуливаться по улочке, ведущей к нужному дому, подозревая, что здешнее безлюдье может оказаться обманчивым. Вместо этого Эрик обогнул дачные участки с другой стороны, выбрав узкую тропку, тянущуюся вдоль ставка. Теперь его слегка взъерошенный вид с лихвой искупался полным отсутствием свидетелей.
Миновав стройплощадку, на которой вяло ковырялись загорелые мужики, Эрик очутился за настоящей стеной буйной зелени. С тропы, по которой он шел, проворно удирали юркие ящерицы, сыпались во все стороны кузнечики, похожие на легкую шелуху. Все вокруг было пропитано запахом травы и гудением невидимых пчел.
Вскоре показался дом из желтоватого кирпича. Остановившись напротив, Эрик высмотрел во дворе белые «Жигули», оставленные в тени виноградного навеса, и обрадовался, что больше не придется собирать штанами колючки по всей округе. Дверь в дом была предусмотрительно закрыта, может быть, даже на ключ. Но Эрик не в гости сюда пришел. Не для того, чтобы пожать руку сволочи, испортившей ему настроение на неделю вперед.
Переместившись таким образом, чтобы между ним и домом оказался сиротливый сарайчик, Эрик перебросил пакет через ограду. Потом, окинув прощальным взглядом свой черный наряд, ухватился руками за бетонный столбик ограды и стал карабкаться по нему вверх, проклиная скользкие кожаные подметки. Перевалившись на ту сторону, он приземлился среди кустов перезрелого крыжовника и облегченно вздохнул. Первое препятствие он преодолел. Теперь осталось застрелить обидчика и еще раз перебраться через изгородь.
– И всех делов, – буркнул Эрик себе под нос, извлекая из кармана серебристый шарик фольги.
Примостившись в кустах, он посматривал на дом, а руки его были заняты привычным ритуалом, успокаивающим расшатанные нервы.
Пф-ф! – рыжий табак, выдутый из папиросы, лег на ладонь аккуратной горкой. Пальцы перемяли его, смешали с темным крошевом, добытым из фольги. Затем папиросная трубочка, сдвинутая с картонного мундштука, точными движениями вобрала в себя атомную смесь с ладони, вернулась на место и закрутилась на кончике хвостиком, готовым окунуться в пламя зажигалки. Набивка распотрошенной папиросы заняла в опытных руках минуту, не больше, но Эрику, как это всегда бывало перед первой затяжкой, показалось, что прошла целая вечность.
Прежде чем закурить, он извлек из пакета пистолет с импровизированным глушителем, положил его рядышком, рукояткой к себе. Еще раз оценил расстояние до дома, примериваясь прищуренными глазами к его окнам, к двери. Что такое пятнадцать метров для пули? Попасть в цель с такого расстояния проще, чем пальцем в ноздрю, заключил Эрик, поднеся зажигалку к папиросе. Она отозвалась на это веселым потрескиванием.
Эрик старательно задерживал вязкий дым в легких, а наружу выталкивал его маленькими порциями. Когда он сухо покашливал, дымная пелена над ним колыхалась, как прозрачная занавеска на ветру. Наплывающий кайф давал знать о себе сухостью во рту и холодком в висках.
Дом настороженно следил за ним темными глазницами окон, безмолвный и неподвижный. Где-то там, внутри этого склепа, скрывался бесшабашный идиот, вообразивший, что можно вот так запросто угробить чужой «мессер», а потом отсидеться за запертой дверью.
– Не получится, – выдохнул Эрик вместе с дымом. – От пули не спрячешься. Она легко находит путь к сердцу любого, потому она и женского рода... За спиной каждого мужчины стоит любящая женщина... Костлявая, безносая, с остро наточенной косой...
Собственные мысли показались ему настолько значительными, что хотелось без конца развивать их дальше, неспешно облекая в сотни и тысячи слов. Но Эрик резко оборвал внутренний диалог. При его работе необходимо было уметь контролировать кайф, и он умел это делать. Не впадал в мечтательный транс, не смеялся попусту, не болтал зря. Находился и при кайфе, и при делах.
Вот и теперь тишина и ошеломляющая красочность летнего вечера не заслоняли от Эрика той цели, ради которой он сюда явился. Докурив жирные остатки конопляной смолы, он прокашлялся, аккуратно присыпал окурок землей и взял оружие на изготовку, поддерживая кисть правой руки пальцами левой.
– Ку-ку, – пропел Эрик тихонько. – Покажись, герой.
Прозрачный пластиковый баллон, такой безобидный на вид, заскользил на фоне окон, – отчасти темных, отчасти повторяющих все оттенки заходящего солнца. Черное и оранжевое. Волнистыми были стекла, неровно сидели в рамах, оттого и закат отражали неравномерно. Наверное, подумал Эрик, у хозяина
