четверку, вам обеспечена стабильная политическая карьера.
Вася Злоткин тихо улыбнулся, как будто его посетило приятное воспоминание юности, повесил трубку и отправился искать улицу Дамрак, рассчитывая на содействие полицейских, но так и не встретил ни одного. Ему все встречались изящно одетые и тщательно причесанные обыватели города Амстердама, которые не имели отношения к охране правопорядка, что-то лопочущие по-своему и до такой степени улыбчивые, что он даже пару раз про себя спросил: «Чему они все улыбаются, как придурки?!» Он шел малолюдными набережными каналов, мимо пригожих домиков, в которых было что-то кондитерское, крошечных магазинчиков, миниатюрных разводных мостов, похожих на виселицы, сплошного строя разноцветных автомобилей, но ничто не увлекало его внимания, поскольку он был погружен в сладостные размышления на тот счет, что, видимо, скоро его имя прогремит на всю Российскую Федерацию и уже не нужно будет бояться внезапной смерти; впрочем, в нем исподволь созрело впечатление, что Амстердам, хотя и город сказочный, неземной, но по духу своему захолустный, как Арзамас. Размышления размышлениями, а по дороге он купил себе отличную трубку за восемьдесят гульденов сорок центов и кожаные штаны.
Некоторое время спустя он вышел-таки на улицу Дамрак, повернул налево у ювелирного магазина, миновал автомобильную стоянку и без труда нашел китайский ресторанчик, который располагался в полуподвале. Толкнув стеклянную дверь, отозвавшуюся колокольчиком, он увидел за ближним столиком моложавую женщину, блондинку, стриженную под мальчика, которая махнула ему рукой. Вася Злоткин не без колебаний присел к ней за столик и сказал по-английски:
— Хай!
— Если вы не против, будем разговаривать по-русски, — сказала блондинка и сделала неожиданный жест рукой. — Я ведь славист, специалистка по «Серебряному веку», и вообще люблю по-русски поговорить.
— Одну минутку, девушка, я сейчас водочки закажу, — сообщил Злоткин своей соседке и распорядился подать бутылку смирновской водки. По-русски, то есть по душам, помимо этого напитка не говорят.
Когда маленькая, вкрадчиво-улыбчивая китаяночка принесла водку, Злоткин налил рюмку своей соседке, а себе какую-то пузатенькую, примерно двухсотграммовую емкость всклянь; может быть, это даже была вазочка для цветов.
— Давайте я сразу вызову «скорую помощь», — предложила блондинка и сделала тот же неожиданный жест рукой.
— Это еще зачем?
— Я думаю, вам сейчас будет плохо.
— Девушка, мне сейчас будет исключительно хорошо!
Злоткин выпил; блондинка ему сказала:
— Как нам сообщили из Москвы, вы ищете встречи с неким Орханом Туркулом, но его в Амстердаме нет.
— Как так нет?!.
— Как это бывает обыкновенно. Из Швеции он полетел не в Амстердам, а в Марсель, рейсом Стокгольм — Марсель с посадкой в Амстердаме, где интересующее вас лицо задержалось только на полчаса.
— Ну вообще! — воскликнул Вася Злоткин и грохнул по столу кулаком.
— Авиабилет до Марселя вам уже заказан. Собственно, вот и все.
— Все!.. Вашими бы устами да мед пить! А если этого турка не окажется в Марселе, тогда как? — на Северный полюс за ним лететь?!
— Вы знаете, мне никогда не попадалось это идиоматическое выражение про уста и мед…
— Вам же легче. И чем думают эти огольцы со Старой площади — не пойму! Ну бардак, ну бардак!.. Нет, вы не подумайте, я люблю свою работу, коллег и все такое прочее, я только наших олухов не люблю!
— Страшные вы люди, русские…
— Это еще почему? Потому что мы водку хлещем?
— Нет, то, что вы пьете, меня не удивляет, меня удивило бы, если бы вы не пили. Но скажите мне, пожалуйста: как можно в одно и то же время любить и ненавидеть одно и то же?
— Что-то я не врубился. И вообще, знаете: мне пора.
К удивлению Васи Злоткина блондинка вызвалась проводить его до гостиницы то ли из любезности, то ли из интереса к идиоме, то ли из желания получить-таки ответ на причудливый свой вопрос.
Когда они вышли из ресторана и поравнялись со шлагбаумом автомобильной стоянки, Васе ни с того, ни с сего почудилось, что вот сейчас, сразу за углом ювелирного магазина, ему повстречается тот самый сомнительный тип с тростью, которого нынче утром он заприметил в холле гостиницы «Барбизон». И действительно: только Злоткин со своей спутницей повернул на улицу Дамрак, как ему на глаза попался этот поганый щеголь. То, что предчувствие оправдалось, его, однако, нисколько не удивило, ибо с ним и прежде бывали случаи в этом роде, так, он за месяц предсказал большевистский путч девяносто первого года и почти всегда угадывал карты на руках у партнера, когда играл в «секу» или в «очко». Вася Злоткин машинально нащупал в своем брезентовом баульчике пистолет Стечкина, блондинка из восточноевропейского департамента все развивала тему:
— …И еще русских боятся на Западе потому, что они романтики. Человек, который доволен тем, что у него есть достаток и крыша над головой, никому не страшен. Потому что он думает только о том, чтобы у него был достаток и крыша над головой. А от романтиков всего можно ожидать, романтики способны на что угодно…
Вася Злоткин не обращал на ее слова никакого внимания, он нервно прислушивался к постукиванию трости сомнительного господина, которое раздавалось у него за спиной, и с минуты на минуту ожидал если не выстрела в затылок, то, по крайней мере, удара по голове. В такой ситуации разумнее всего было воспользоваться такси, что он и сделал: через десять минут оба уже сидели в баре при гостинице «Барбизон».
— …Поэтому, конечно, боязливо жить на одном континенте с народом, который вдруг может взять и построить социализм. Западный мир столетиями копил денежка к денежке, пока смог позволить себе бесплатное медицинское обслуживание, а русские проделали путь от Распутина до Гагарина за какие- нибудь сорок лет. Спрашивается: что им стоит просверлить под землей тоннель от Москвы до Вестминстерского аббатства?!
«Ну, дорвалась девка!» — подумал Злоткин, посмотрел на кривое свое отражение в миксере для коктейлей, и вдруг на него напало…
Первая деревня по ту сторону границы, Уколово, вопреки расчету, сдалась без боя, то есть даже здешние мужики, напугавшись грохота, не полюбопытствовали в окошко, откуда грохот, а двое пограничников, охранявших этот участок русско-эстонского рубежа, накануне отправились ночевать к своим зазнобам на зверопункт. После Уколова миновали еще с десяток притихших деревень, не подавших никакого знака сопротивления, и по пути разграбили несколько сельских магазинов, захватили в каком-то леспромхозе десяток грузовиков, на которые была рассажена пехота, и к обеду уже находились в виду городка Печоры. Здесь войско Лжеаркадия остановилось и развернулось в боевые порядки, предполагая наткнуться на крепкую оборону, но в Печорах только собаки лаяли да урчал где-то автомобиль. Наконец в проулке показался малочисленный отряд здешних городовых, которые открыли из пистолетов беспорядочную пальбу, но стоило бухнуть башенному орудию, стоило пострелять немного из автоматов эстонским легионерам, поднявшим на картофельных участках маленькую пургу, как городовые рассеялись по дворам. После этого легионы беспрепятственно вошли в город.
Население, повылазившее из домов поглазеть на Самозванца, — а там черт его знает, может быть, и вправду Государственное Дитя, — встретило войско довольно безразлично, городская администрация безропотно сдалась на милость победителя, печорский воевода принес повинную голову за бессмысленную вылазку городовых, но Василий Злоткин не принял покаяния и распорядился его повесить. Воевода канючил в ужасе:
— Да что же это такое, ваше высочество, да зачем, да что я такое сделал?!
