делам, и мне удалось найти источник финансирования в лице Лили Ларрингтон. Я вернулся с деньгами Лили и сделал торговцу предложение, от которого тот не смог отказаться.
Но трудности еще оставались, ты меня поймешь, нужно было провести исследования, но венера успешно прошла их. Она — настоящая, и, что бы ты там ни думала о моем мужском шовинизме, такая красивая, что у меня просто дух захватывает. Если какой-нибудь мужчина и может влюбиться в неодушевленный предмет, то это — я.
— Не могу не согласиться с тобой, — сказала я. — Она прекрасна. В ней есть нечто волшебное, магическое. Особенно когда задумываешься, сколько же ей лет. И какие же у тебя теперь планы? Это наверняка завоюет тебе репутацию. Ты же теперь сможешь получить работу где угодно, да?
— Не знаю, так ли это, пока я рад, что нахожусь здесь. Мне очень нравится Коттингем. Полагаю, у него — огромный потенциал. Майор просто понятия не имел, как управлять музеем. Ему была нужна квитанция для налоговой, и хотелось потешить свое эго. Для музея много чего еще можно сделать, и Кортни, спасибо ей, очень ответственно относится к тому, что я предлагаю. Ты наверняка заметила, что Майор не у дел, так что я работаю с ней. Не хочу, чтобы ты думала, что я неплохо устроился, получая приличные деньги за безделье или что-то в этом роде. Я много работаю в музее, но часто думаю о Пайпере, который, очевидно, полагал, что его изысканий в горах Бюкк было достаточно. Когда я работал над книгой, я поехал и нашел его любимые места, которые он часто посещал. Я даже знаю, где он похоронен. Я разыскал кладбище в графстве Девоншир. Его считали хорошим экспертом и часто обращались к нему в последние годы его жизни по вопросам, касающимся древних людей. Я не могу найти ни одной записи о том, что он провел широкомасштабные работы в горах. Возможно, он довольствовался тем, что благодаря уже проделанной работе его приглашали отобедать, везучий малый. Надеюсь, что и я теперь так смогу, конечно, если мне передастся магия венеры, — он довольно застенчиво улыбнулся.
— Уверена, что так и будет, — согласилась я. Добавив мысленно: «Так или иначе».
Пару минут мы молчали.
— Ты помнишь свою самую любимую антикварную вещь, которую купила? — спросил он. — Или самую первую?
— Первую? Конечно, — кивнула я. — И именно потому, что она была первая, возможно, и моя самая любимая. Она все еще стоит у меня дома. Это была резная кушетка и приставной столик. Я нашла их в сарае и сама отреставрировала. Я спала на ней, пока училась в колледже. Она стояла в моей мастерской на Доверкорт.
— Боже, какая же она была неудобная! — воскликнул он. — Впрочем, мне было все равно.
— Для одного человека ее было вполне достаточно, — ответила я.
— Ну да! — рассмеялся он. — Если подумать, это прямо трущобы были. Но то были замечательные дни. Как вы там себя называли? Доверкортские…
— Дивы, — сказала я. — И, полагаю, ты встречался со всеми нами, а то и с несколькими одновременно, если судить по откровениям в тот вечер в баре.
— М-м-м, — протянул он. — Разве?
— Думаю, да, — кивнула я. — Хотя, очевидно, в то время я отказывалась это признать.
— Возможно, поначалу я и встречался сразу с несколькими, но ты — единственная, с кем я встречался какое-то время, не примешивая других. Я был влюблен.
— Я тоже, — сказала я. — Но это было очень давно.
— Думаю, да, — согласился он. — Вы называли себя дивами, другими словами, богинями. Теперь, когда я думаю об этом, у вас у всех имена богинь. Диана — римская богиня мудрости и охоты. Анна — очень древняя богиня Анна, или Ану. Сибилла — Сибеле, азиатская богиня плодородия, а в Риме ее считали супругой Аттиса. Веста была римской богиней домашнего очага и огня. Между прочим, у Весты все еще божественное имя. Моргана — кельтская богиня. Что касается Грэйс, она, может, и не настоящая богиня, но три Грации, спутницы богини Любви.
— Все богини, кроме меня, — хмыкнула я.
— Нет, нет, и ты богиня, — заверил он меня. — Ты не знаешь про Безмолвную богиню?
— Нет, — покачала я головой.
— Лара была Нимфой, той, которую Зевс попросил помочь ему в совращении, или, лучше сказать, взятии силой другой нимфы. Лара не только отказалась помогать ему, но еще и Гере, жене Зевса, рассказала о его планах. За это Зевс вырвал ей язык и изгнал в подземный мир. Она стала известной как Безмолвная богиня, поскольку не могла больше говорить. Предполагается, что она отводит злословие, сплетни. Кто-то считает ее Музой. Во времена Древнего Рима она стала Тацитой,[11] а от ее имени в английском образовалось слово «молчаливый».[12]
Подходящее для тебя имя, полагаю. Я рассказал тебе все о своем браке, и о родителях, и о мучающем меня чувстве вины, а ты практически ничего. Возможно, это потому, что я, проявляя свой мужской шовинизм, говорил без умолку.
— Да я тебе уже все рассказала, — запротестовала я. — Про свой магазин, брак, про только что закончившийся роман.
— Ты сообщила мне лишь хронологию событий. «Я сделала это, вышла замуж, я сделала то». Ты не раскрыла мне свое сердце. Думаю, ты что-то скрываешь, но это только мое впечатление. Возможно, мне это лишь кажется, или, может, ты сдержанна, поскольку прошло столько времени, и не уверена, можно ли мне доверять.
Иногда, сами того не желая, люди говорят такие вещи, которые пробирают аж до костей. Вот я флиртую с этим мужчиной, все время стараясь выудить из него информацию, чтобы помочь своим бывшим школьным подругам уничтожить его, в профессиональном смысле. По крайней мере, я думала, что именно это я и делаю. А возможно, и нет.
— Полагаю, на этом следует завершить наш ужин, — произнес он в ответ на мое молчание. — Я возьму счет.
— Я оплачу половину, — сказала я.
— Нет, — отказался он. — Во-первых, я тебя пригласил. А во-вторых, я еще не испытал достаточного самоуничижения, чтобы искупить свою вину за тот вечер. Извини, я отойду на минутку. Ты не против?
Он ушел в уборную, оставив очки лежать на столе. Как же хотелось протянуть руку и надеть их, чтобы проверить, так ли уж плохо его зрение, как он говорит.
Я огляделась вокруг и вдруг заметила в дальнем конце ресторанчика за столиком Моргану и Вудварда Уотсона, хотя вряд ли мне стоило удивляться. Это было одно из самых популярных бистро, из тех, что расположены поблизости. Я была так увлечена разговором с Каролем, что и не заметила, как они вошли. Очень может быть, она знала, что я должна была прийти сюда. Я незаметно кивнула ей, но она не подала никакого знака, что узнала меня. Было невозможно прочесть что-либо по выражению ее лица.
Я все еще смотрела на очки, когда он вернулся.
— Уже примерила? — полюбопытствовал он. Если он и заметил Моргану, то не сказал мне об этом.
— Примерила что? — удивилась я, будто не поняла, о чем идет речь.
— Мои очки. Чтобы проверить, настолько ли плохое у меня зрение, чтобы не узнать тебя.
— Нет, — ответила я. — Верю тебе на слово.
— Возможно, тебе не следует этого делать, — произнес он.
— Хорошо, я перефразирую, поскольку ты обвинил меня в том, что я что-то утаиваю. Я была не уверена, что мое ранимое эго смогло бы справиться с правдой. Разве не пора идти? — сказала я, стараясь придать голосу как можно больше небрежности.
— Правду? — переспросил он, присаживаясь и беря меня за руку. — Позволь мне рассказать тебе про тот вечер. Он должен был стать триумфом. Я согласился на должность в Коттингеме без каких-либо особых ожиданий. Мой брак с британской аристократкой был аннулирован. Я плохо ладил с большинством кураторов в Брэмли. Я думал, что они противятся любой перемене, а музеям, несомненно, следует обращать больше внимания на то, чего желает публика, или же они придут в запустение. Они считали, что я игнорирую любые советы и грубо нарушаю устоявшиеся музейные традиции. Я пытался привлечь посетителей, а они называли это «упрощением до абсурда». Совет управляющих меня поддерживал, но я
